Мифы о Годуновых

В истории России XVI–XVII веков и в начале XX века наличествует явная закономерность: и перед Смутой, названной современниками «конечным разорением Московского государства», и перед смутой, во время которой русский народ, по пророчеству К.Н.Леонтьева, из «Богоносца» превратился в «Богоборца» — была убита царская семья (Годуновы и Романовы).

Убиты дети — наследники престола: сын Ивана Грозного царевич Димитрий и сын Николая II цесаревич Алексей. Однако если в отношении цареубийства начала XX столетия доносится дух исторической правды, то о событиях 400-летней давности этого сказать нельзя. Оба события — и убийство царевича Димитрия, и убийство царя Фёдора II Борисовича с матерью — связаны с историей рода Годуновых, пристальное ознакомление с которой вызывает у добросовестного исследователя вопрос.

Начать хотелось бы с небольших отрывков из двух художественных произведений.

Вот первый (место действия — Кострома, начало XIV века): «Коням дали овёс, ратные, теснясь к котлам с горячими щами, жрали, сопя и толкаясь ложками… [Бориса] ввели в высокий терем, где представили четырём незнакомым боярам, [и он] тоже наконец оказался за обеденным столом и сейчас уписывал за обе щеки мясные пироги и кашу, давясь, краснея, что не может оторваться от еды, и виновато взглядывая на старого боярина Захарию, что молча, без улыбки, ждал… (В недавней замятне у Захарии убили взрослого сына, Александра…)»

А вот второй отрывок (место действия — Москва, начало XVII века):

«Воротынский:

Ужасное злодейство! Слушай, верно,

Губителя раскаянье тревожит:

Конечно, кровь невинного младенца

Ему ступить мешает на престол.

Шуйский:

Перешагнет; Борис не так-то робок!

Какая честь для нас, для всей Руси!

Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,

Зять палача и сам в душе палач,

Возьмет венец и бармы Мономаха…

Воротынский:

Так, родом он незнатен; мы знатнее».

Первый отрывок из романа Д.М.Балашова «Великий стол», а второй — из драмы А.С.Пушкина «Борис Годунов». Описываемые здесь события обрамляют историю одного из самых значительных родовых сообществ России — потомков известного костромского боярина XIII века Захарии Зерна-Чета (того самого, которого упоминает Д.М.Балашов). Сразу же отметим: Ипатьевский монастырь основан в память явления Захарии Божией Матери с предстоящими апостолом Филиппом и священномучеником Ипатием, епископом Гангрским, и этот знаменательный факт весьма важен для традиционного русского сознания, как он был важен и для потомков боярина — Сабуровых, Годуновых, Пешковых, Вельяминовых-Зерновых.

Потомство боярина Захарии дало России не только двух царей (Бориса Годунова и Фёдора Годунова), трёх цариц и великих княгинь (Соломонию Сабурову, Евдокию Сабурову и Ирину Годунову), но и целую плеяду выдающихся государственных деятелей — дипломатов и военачальников, бояр, думных дьяков, сынов боярских. Уже из одного перечисления видно, что доверенные бояре царствующего дома Рюриковичей, породнившиеся с ними за столетие до начала Смутного времени, Сабуровы и Годуновы никак не могут быть названы «вчерашними рабами». Между тем «незнатность» Сабуровых и Годуновых, которые в местнических спорах «подсидели» представителей самого родовитого московского княжества и боярства, продолжает путешествовать из книги в книгу, из фильма в фильм, из учебника в учебник…

Здесь не место углубляться в художественные достоинства процитированных выше произведений, но если обратиться к их научной достоверности, то окажется, что роман Балашова основан на достоверных источниках, а вот произведение Пушкина — в значительной степени на домыслах и слухах. Как и исторические полотна знаменитых отечественных живописцев. Это в очередной раз напоминает нам о величине служения и ответственности художника. К.Н.Леонтьев, который писал по этому поводу: «Люди, поставленные особым Божиим даром на ту степень славы, на которой стоит творец "Войны и мира", должны помнить, что всякая книга, изданная ими, всякая статья, ими подписанная, может судиться не только как произведение мысли и поэзии, но и как нравственно-гражданский поступок».

Дело в том, что, несмотря на яркие образы, созданные Пушкиным, А.К.Толстым и целой плеядой художников слова, произведения, так же как публицистика Смутного времени и историография XIX–XX веков с их версией об убийстве якобы властолюбивым и жестоким Борисом царевича Димитрия, не больше чем клевета. В момент смерти царевича у Бориса Годунова не было не то что «прав», но и возможностей вступления на престол: его занимал молодой и, безусловно, дееспособный царь Фёдор Иванович (представление о слабоумии этого праведного и деятельного государя — ещё один миф), у которого вскоре родилась дочь. Мало того, сама возможность наследования царевичем Димитрием (сыном Ивана Грозного от седьмого брака, сам факт которого побудил Церковь отлучить царя от причастия и наложить на него епитимью) отеческого престола была близка к нулю.

Н.М.Карамзин писал о трагической смерти царевича: «Для вероятности сего злодейства надобно доказать связь его с пользой властолюбия». Но при всём своём влиянии на дела в русском государстве Годунов, по справедливому замечанию крупнейшего современного исследователя годуновского наследия Л.Е.Морозовой, не имел никаких возможностей для наследования трона у 700-летней династии Рюриковичей. К тому же в отличие от нас он не мог знать и о том, что родившаяся через год после гибели царевича Димитрия наследница царя Фёдора вскоре умрёт, а сыновей у него так и не будет. Поэтому «преступления» Годунова кажутся нам (вслед за Карамзиным) «нелепостями, достойными грубых невежд, которые хотели злословием льстить царствующей фамилии Романовых».

«Кровавые мальчики» в глазах царя Бориса — это не объективно установленный факт, а знак политической борьбы: миф об убийстве Годуновым царевича встречается чаще всего в иностранных и проромановских источниках Смутного времени.

Тщательное исследование вопроса приводит к выводу: представление о Борисе-убийце не осталось всего лишь одной из басен, а попало в историографию именно благодаря упорному и своевременному повторению — с целью обоснования воцарения как безусловно нелегитимных Лжедмитриев, так и всенародно избранной династии Романовых. В черновых набросках к «Истории государства Российского» Н.М.Карамзин совсем не был уверен в оценке гибели царевича, но слишком однозначное восприятие этого труда, равно как и художественного гения писателя и поэта (но не историка!) А.С.Пушкина, привело к тому, что образ Бориса Годунова как соправителя якобы слабовольного царя Фёдора Ивановича, а затем и как убийцы царевича Димитрия стал наиболее общепринятой оценкой годуновского наследия и учёными, и общественным сознанием в целом.

Карамзин писал: «Что, если мы клевещем на сей пепел, если несправедливо терзаем память человека, веря ложным мнениям, принятым в летописи безсмыслием или враждою?» Остаётся только вслед за М.П.Погодиным удивиться: «Сам Карамзин был расположен защищать Бориса и первый, к славе своей, заметил несправедливость летописей; удивительно, что после в "Истории" он переменил своё мнение, не показав причин, которые его к тому побудили». Немногие дотошно разобравшиеся в данном вопросе историки однозначны в своей оценке: С.Ф.Платонов писал о

Годунове, что «его моральная реставрация есть… прямой долг исторической науки», а С.Б.Веселовский был уверен в том, что потомки Захарии Чета заслуживают серьёзного монографического исследования — с сильным апологетическим настроем. Действительно, как личные качества, так и цивилизационные заслуги царя Бориса весьма велики и в значительной мере предопределены общими родовыми качествами потомков Захарии Чета.

До сих пор непревзойдённым исследованием о них остаётся работа С.Б.Веселовского «Из истории древнерусского землевладения. Род Дмитрия Зернова (Сабуровы, Годуновы и Вельяминовы-Зерновы)», законченная в 1938 году. Досконально изучив все доступные источники, академик, реабилитировавший генеалогический подход в советской историографии, пришёл к весьма знаменательным выводам.

Во-первых, он установил исконное русское, а именно костромское происхождение рода Захарии Чета. А стало быть, нет никакой возможности говорить о Годунове как о «татарине»: легенда о выезде якобы татарского мурзы Захарии Чета возникла очень поздно. Но главное, личность Годунова была скреплена осознанным ощущением единого монолитного, служения России всем богатством данной ему воли и ума, своей жизнью. А то, что мы знаем о его детях, — рушит и миф о них.

Известно, что Фёдор Годунов (1589—1605 гг.) с малых лет готовился отцом к управлению государством и занимал положение соправителя (сохранилась их совместная печать). Трагически закончившееся правление Фёдора II Борисовича продолжалось менее года, но этот сын якобы неграмотного государя остался в истории как составитель карты России (издана в Германии в 1614 году), а перед убиением поляками мужественно защищал себя и свою вдовую мать (событие достоверно воссоздано художником К.Маковским в картине «Агенты Дмитрия Самозванца убивают сына Бориса Годунова»). В этот момент ему было всего 15 лет.

Ещё более знаменательный пример гармоничного развития представляет собой личность Ксении Годуновой (1581—1622 гг.), которой посвятили свои полотна К.Е.Маковский, Н.В.Неврев, В.И.Суриков. Современник их И.М.Катырев-Ростовский писал: «Царевна же Ксения… отроковица чюднаго домышления, зелною красотою лепа… Во всех женах благочинийша и писанию книжному навычна, многим цветяше благоречием, воистину во всех своих делах чредима; гласы воспеваемыя любляше и песни духовныя любезне желаше».

Обратим внимание на музыкальность царевны Ксении: она не только любила петь и слушать пение, она сочиняла песни сама (и часть из них сохранилась). Кроме того, Ксения известна как талантливая златошвейка. Вот что пишет по этому поводу современная исследовательница Н.А.Маясова: «Мелкие стежки тонкого кручёного шелка… так искусно лепят объём ликов, что пропадает впечатление шитья; кажется, что они написаны кистью». В Троице-Сергиевой Лавре хранятся две работы Ксении Годуновой: покровец для изголовья гробницы Сергия Радонежского, на котором вышито изображение Пресвятой Троицы. И покров на жертвенник: выполненная за счёт комбинирования пятнадцати различных узоров и швов работа. Она отличается выразительностью лиц, объёмностью фигур, изяществом и вкусом в подборе цветов драгоценных камней, в сочетании жемчужного и золотого шитья.

Что касается истории воцарения потомков Захарии и отношения к ним Рюриковичей, то это отдельная, сколь интересная, столь и неисследованная тема… Не успел внук Захарии Дмитрий Александров сын Зерно приехать к Ивану Калите на службу, как его дети уже подписывают духовные великих князей и выполняют особые поручения, и так происходит на протяжении XIV и XV веков (в отношении Сабуровых).

XVI век стал логичным завершением отношений двух родов: Василий III женился на Соломонии Сабуровой. А его внук, царевич Иван, женился на Евдокии Сабуровой.

А Борис Годунов не «почивал» на троне — он трудился, служил Церкви и воспитывал народ. Борис способствовал тому, чтобы в Уложенной грамоте Московского Освященного Собора, утвердившего в России патриаршество (давняя мечта Русской Церкви), была официально закреплена идея России как Последнего, Третьего Рима. При царе Борисе началось массовое церковное строительство: будучи благочестивым человеком, правитель тратил огромные средства, делая грандиозные пожертвования монастырям.

В этот период продолжилась характерная для времён Стоглавого Собора симфония духовной и государственной властей. «Во время коронации нового царя, — отмечает доктор искусствоведения А.Л.Баталов, — 3 сентября 1598 года происходила сознательная ориентация на чин византийских василевсов, и Борис стал первым русским царём, венчанным на царство одним из пяти Патриархов Вселенской Церкви. Неудивительно поэтому, что Посольская книга о связях России с Грецией зафиксировала обращение к русскому царю как к царю России — Третьего Рима («Богом поставленному и Богом избранному самодержцу святому царю всея Руси и всех благоверных христиан»), а патриарх Иерусалимский Софроний V писал в письме Борису, что, «кроме Бога инаго помошника не имеем и заступника и покровителя во днях сих, и на тебя возлагаем всё наше упование и надежду».

Годунов не только достойно нёс своё служение, но и совершил деяния, к которым его, казалось бы, никто не обязывал и которые вместе с тем демонстрируют всю глубину личности царя Бориса Фёдоровича, глубокое проникновение им в суть русской национальной идеи. Он вознамерился создать в Москве новый, главный собор — в честь Воскресения Христова. «Точно так же и храм Христа Спасителя, — отмечал В.Г.Сироткин, — помимо памятника изгнанию "двунадесяти языков" в 1812 году проектировался, создавался и обустраивался при Николае I именно под влиянием формулы "Православие. Самодержавие. Народность", а при Александре II и Александре III — как центр православного паломничества в Святую Землю и Византию».

При Лжедмитрии I святыни Москвы, призванной стать центром сакрального мира, были разграблены и уничтожены поляками. Всё, что осталось, — это похожие на иерусалимские по исполнению (как бы миниатюрные макеты) раки русским чудотворцам, созданные при царе Фёдоре и царе Борисе. Таким образом, именно царь Борис Годунов был первым русским самодержцем, который попытался внутреннее, духовное осознание сакрального преемства Древний Израиль — Рим — Византия — Россия закрепить внешне — посредством грандиозного архитектурного проекта.

В архитектуре, иконописи, стенописи, ювелирном искусстве и книжной миниатюре в правление Бориса Годунова было бурное цветение, традиционно именуемое «годуновским стилем». Царь покровительствовал книгопечатанию и образованности, боролся с питейными заведениями, продолжил освоение Сибири, развивал городскую инфраструктуру, вёл продуманную хозяйственную политику (например, ввёл запрет на бездумную рубку леса, регламентировал добычу «мягкой рухляди», запретил вывоз детей из родных мест). Он регулировал демографию и запретил отбирать землю у аборигенов Урала, Сибири и Дальнего Востока, взимать подати с больных и увечных и т.д. и т.п. Царь Борис не вёл войн и отношения с соседями строил только при помощи дипломатии. Это время характеризуется поощрением торговли и отодвиганием русской границы (без войн!) всё южнее и южнее. Царь умело использовал борьбу Речи Посполитой и Швеции за Ливонию и ослабление Крыма, не забывая при этом и о турецком направлении: он поддержал Молдавию против Турции.

Результаты дали о себе знать и в духовной, и в культурной, и в государственной жизни: как пишет Л.Е.Морозова, «все посещавшие Москву иностранцы отмечали, что никогда прежде русский царь и его дворец не были столь великолепны». И здесь видится причина будущего извращения образа Годунова (это печальный закон геополитики): сильный и процветающий сосед вызывает опасения. «Сложность и многогранность его деятельности, — писал о царе Борисе С.Ф.Платонов, — обнаружили во всём блеске его правительственный талант и его хорошие качества — мягкость и доброту; но эти же свойства сделали его предметом не только удивления, восторга и похвал, но и зависти, ненависти и клеветы», которые «обратились в средство политической борьбы и интриги». Нельзя не согласиться и с митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном: «Есть все основания считать Годунова человеком благонамеренным… Настойчивые попытки многих исследователей найти в характере Бориса одну из причин обрушившихся на Россию бед объясняются довольно просто: не умея или не желая вникнуть в духовную подоплёку событий, историки искали "виноватого"».

Так, как охарактеризовал сознание Ивана Грозного времён опричнины доктор исторических наук С.В.Перевезенцев, можно охарактеризовать и всё русское общество перед Смутой. Перевезенцев отделяет личность Грозного царя (негативна во второй части жизненного пути и характеризуется гордыней: «Справившись с многочисленными врагами-изменниками, он не справился сам с собой») от его служения как государственного предстоятеля единственной православной цивилизации (характеризуется всецело положительно); отделяет идеал православного правителя Третьего Рима от реального воплощения этого идеала: царь был не самодуром, а человеком, неверно интерпретировавшим свой идеал и веру. Вот почему царь Иван Васильевич Стоглава превратился в Грозного царя опричнины, в личности которого произошел крах лелеемой им идеи Третьего Рима.

То же можно сказать и о России: достигнув пика развития, отрефлексировав собственную национальную идею, она не уделила должного внимания тому, что подобное высокое служение есть не только достоинство, но и величайшая ответственность, которая налагает соответствующие духовные, культурные и государственные обязательства на каждого представителя русской нации. Кризис в начале XVII века стал кризисом несоответствия высокого служения и личностного уровня многих представителей русской нации.

Духовная подоплёка Смуты заключалась в том, что к началу XVII века Россия одновременно переживала эпоху своего расцвета и входила в период предвозвещённого надломом опричнины упадка: наряду с высочайшими достижениями наблюдался регресс общего духовного уровня нации. Это, в частности, выразилось в том, как легко произошёл отказ от собственной веры и своей, русской, династии, отказ от национальной самобытности: достигнув пика развития, Россия не оценила в должной мере то, что имела… Иван Грозный понял свою ошибку, свидетельством чего является знаменитый синодик; русский народ также покаялся, свидетельством тому — очищение России от интервентов, избрание Михаила Романова и Разрешительная грамота 1607 года, которая, что парадоксально, почти неизвестна исследователям.

Немногим более чем через полгода после канонизации царевича Димитрия, 3 февраля 1607 года, царь Василий Шуйский призвал патриарха Ермогена с митрополитом Пафнутием и архиепископом Арсением и отправил их к «прежебывшему» патриарху Иову — просить, чтобы тот разрешил «всех православных крестьян в их преступлении крестного целования и во многих клятвах». Патриарх Иов в сопровождении преподобного Дионисия Радонежского прибыл в Москву. 16 февраля 1607 года в Москве состоялся представительный Церковный Собор, на котором «прежебывший Иов Патриарх да Святейший Ермоген, Патриарх Московский и всея Русии, советовав с митрополиты и со архиепископы и епископы» о преступлении всеми православными христианами крестного целования на верность царю Борису Годунову, а затем царю Фёдору II Борисовичу, царице Марье и царевне Ксении, «презельне согласующе, изложиша прощальную грамоту».

Суть её такова: Димитрий-царевич «прият заклание неповинно от рук изменников своих» (при этом ни слова не говорится о царе Борисе); династия Годуновых была законно провозглашена, но незаконно свергнута. При этом царь Василий, бывший глава следствия по «угличскому делу», также не сказал ни единого слова против своего предшественника.

Таким образом, отмечает исследователь Н.Гринёв, Годуновы ещё в 1607 году были, так сказать, «реабилитированы», народ покаялся в своих грехах, ставших причиной Смутного времени, и тем самым очистил от домыслов и клеветы царскую семью. Однако и спустя 400 лет понимание того, что убийство царевича Димитрия как будто бы по приказу Бориса Годунова было делом рук тех, кому нужно было похитить для самозванца имя Рюриковича, чрезвычайно редко встречается в историографии и публицистике. Между тем царевна Ксения прекрасно это понимала: «О горе мне, бедной покинутой сироте! Самозванец, который называл себя Димитрием, а на самом деле был только обманщиком, погубил любезного моего батюшку, мою любезную матушку и любезного единственного братца и весь наш род, теперь его самого тоже погубили, и как при жизни, так и в смерти своей он принёс много горя нашей земле».

Если историкам всё же удалось закрепить в массовом сознании истинный облик членов династии Романовых и в особенности последней царской семьи, принесённой в жертву новому режиму, то о Годуновых продолжают мыслить абсолютно бредово. Обидно и горько слышать несправедливое именование Ипатьевского монастыря «колыбелью дома Романовых», о тех же, кто основал и на протяжении четырёхсот лет оберегал этот монастырь, — не слышать аналогичного: Ипатьев монастырь — «колыбель дома Годуновых». Народ по-прежнему безмолвствует…

Максим Александрович Емельянов-Луьянчиков, кандидат исторических наук

Журнал «Русский Дом», № 4 2012 г.