Филипп, митрополит Московский и Всея Руси
Великий святитель Московский Филипп происходил из знатного и древнего боярского рода Колычевых, вышедшего из Пруссии в XIII веке.
Отец святого Филиппа, боярин Стефан Иоаннович, был важным сановником при дворе великого князя Василия Иоанновича (1505—1533) и пользовался его расположением и любовью. Не ослепляясь, однако, высоким саном, он отличался редкими душевными качествами: праведностью, мужеством и милосердием.
И супруга его Варвара, впоследствии принявшая иноческий сан с именем Варсонофии, была женщиной набожной и благочестивой. В своей жизни супруги Колычевы старались осуществить заповедь Господа о любви к ближним, а потому двери их дома всегда были открыты для братии Христовой — нищих, сирых и недужных.
Икона «Образ Божией Матери «Знамение» с предстоящими святителями Стефаном, архиепископом Сурожским, Леонтием, епископом Ростовским, Филиппом, Петром, Алексием, Ионой, митрополитами Московскими». Феодор Зубов. Ярославль. 1659 год.
11 февраля 1507 года у них родился первенец, которого они назвали Феодором, — будущий митрополит Филипп.
Несомненно, родители Феодора приложили все старания к тому, чтобы дать своему сыну самое лучшее воспитание. Благочестивая мать вложила в чистую душу ребенка семена добра и благочестия. Когда же Феодор подрос, его отдали учиться грамоте. Книжное учение в школах того времени было преимущественно церковным и, следовательно, как нельзя лучше отвечало домашней подготовке отрока и общему направлению его воспитания. Феодор прилежно взялся за учение и вскоре его полюбил; не привлекали Феодора более ни шумные детские игры, ни веселия товарищей.
Икона «Святители Московские Петр, Алексий, Иона, Филипп, предстоящие Деисусу». Правая створка трехстворчатого складня. Конец XVII века. Школа оружейной палаты. Из собрания П.Д. Корина.
Равнодушный к развлечениям мирским, богобоязненный отрок имел, однако, свои привязанности. С первых же шагов своего учения он полюбил чтение богослужебных книг Священного Писания, творений святых отцов и особенно жизнеописаний «прежде живших и досточудных мужей», откуда он почерпал уроки праведной жизни. Любил Феодор посещать храм Божий; с благоговейным вниманием прислушивался к умилительным церковным песнопениям и всего более и более утверждался через это в своем стремлении к правде, к жизни по Божиим заповедям. Впрочем, живя в доме родителей, Феодор не чуждался и мирских занятий: вникал в житейские хозяйственные дела и скоро приобрел весьма большую опытность в домостроительстве. Это видно уже из того, что впоследствии на Соловках он явил себя образцовым хозяином.
Икона «Святители Петр, Алексий, Филипп, Ермоген и Иона, митрополиты Московские». Трапезный храм Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.
Как сыну знатного боярина, Феодору предстояла высокая служебная деятельность. Его ждала служба государева в рядах воинских и должностях придворных. А для этого, конечно, недостаточно было одного книжного обучения: необходимо было изучать воинское искусство. Все это хорошо знали родители Феодора и с этой целью приставили к нему в качестве учителей особых слуг. Они должны были обучать Феодора верховой езде, уменью владеть оружием и другим воинским навыкам, без которых невозможно обойтись вступающему на службу боярскому сыну. Такие занятия, однако, были не по душе тихому юноше. Только из послушания воле родителей он исполнял все, что от него требовали воспитатели. Но ум его был устремлен к богомыслию, а все его старания были направлены не к тому, чтобы ловкостью и храбростью превзойти своих товарищей, но чтобы исполнить заповеди Господни. Целомудренный, скромный и обходительный со всеми Феодор не мог поэтому сойтись со своими сверстниками. Он бегал, как огня, ветреных и знатных юношей с их удалью и веселым провождением времени, предпочитая им людей пожилых и опытных, в беседах с которыми старался почерпать для себя душевную пользу.
Такая степенность не по летам, чрезвычайное благоразумие в поступках и другие добрые качества Феодора возбуждали всеобщее удивление и радовали его благочестивых родителей.
Когда Феодору исполнилось 26 лет, слух о благонравии юноши, принадлежащего к знатной фамилии, достиг двора царского. Имя Феодора Колычева сделалось известным самому великому князю Василию. Но вскоре последовала кончина Василия Иоанновича (3 декабря 1533 года). И только после воцарения малолетнего сына его Иоанна IV под опекою матери и бояр Феодор был призван на службу к царскому двору вместе с другими детьми боярскими. За свои прекрасные качества он был скоро приближен к государю, который полюбил Феодора. Можно было даже заметить, что детская привязанность к нему государя постоянно усиливалась. Какая блестящая будущность ожидала впоследствии этого молодого придворного! И кто бы мог даже в более зрелом возрасте устоять перед соблазнами властолюбия. Но не могли прельстить Феодора его успехи в придворной жизни. Наоборот, здесь-то, при великокняжеском дворе, он увидал всю суету мира и непрочность земных благ; увидел, как трудно сохранить себя от козней боярских или легкости нравов, царившей при дворе.
Среди шума и блеска придворного Феодор жил одиноко с своими думами о вечном спасении и нисколько не изменился в образе жизни: не переставал быть кротким и мужественно отражал все соблазны, какие встречались ему на пути. С раннего детства настроенный набожно, научившись смирению, послушанию и целомудрию — этим главным обетам монашества, Феодор был уже недалек от решимости оставить мир и посвятить всего себя на служение Богу.
Несомненно, поэтому он не вступал в супружескую жизнь в том возрасте, в котором, по обычаю времени, вступали другие. И вот вскоре настал час, когда сам Бог призвал его к жизни лучшей. Произошло это так.
Правление Елены Глинской полно было смутами и раздорами среди бояр. Самовластие ее любимца временщика князя Телепнева-Оболенского вызвало против себя возмущение государева дяди — князя Андрея Ивановича Старицкого. На поддержку его мужественно выступили вместе с другими и некоторые из бояр Колычевых. Однако дело князя Андрея не увенчалось успехом, и он принужден был сдаться, но вопреки клятвенному обещанию Оболенского в сохранении ему жизни и свободы Андрей был заключен в темницу, где и умер. Его приверженцы подверглись жестоким казням. Родной дядя Феодора боярин Иоанн Иоаннович Умной-Колычев был подвергнут пытке и заперт в темнице; трое других Колычевых биты кнутом и повешены.
Эти несчастные события не могли не подействовать на впечатлительную душу Феодора. Ему стало невыносимо оставаться при дворе, и тут-то, быть может, он стал жалеть о том, что заранее не уклонился от всяких треволнений мира к уединенной монашеской жизни. В молитве в храме Божием искал он успокоения.
Однажды в день воскресный, вскоре после описанных событий, в июне 1537 года Феодор был в церкви на литургии. Во время чтения Евангелия он услышал слова: Никтоже может двема господинома работати: либо единаго возлюбит, а другаго возненавидит: или единаго держится, о друзем же нерадити начнет: не можете Богу работати и мамоне (Мф. 6, 24). Священные слова Евангелия, которые и ранее слыхал Феодор, на этот раз поразили его: до такой степени они отвечали его внутреннему настроению и внешнему положению. Феодор принял их за внушение свыше, за лично к нему обращенный призыв Христа Спасителя, и его сердце возгорелось огнем любви Божественной. Тут же без колебаний и навсегда решил он удалиться от суетного мира, чтобы всего себя посвятить на служение Богу. Но куда было идти? Еще в раннем детстве он слыхал от многих благочестивых странников-богомольцев, что на отдаленном холодном севере, «на краю вселенныя, во океанской пучине», есть остров Соловецкий. Пустынна его природа: мхи, да чахлые хвойные деревья растут на нем. Но зато процвела там обитель преподобных Зосимы и Савватия, славная строгостью жизни своих иноков. Туда-то и решил уйти пустыннолюбивый Феодор. Ему уже исполнилось в то время 30 лет. И вот, никому не открывая своего намерения, Феодор в последний раз посещает кремлевские соборы, преклоняет колена пред мощами великих чудотворцев и лобызает их, прося себе помощи и духовного водительства.
«Господи, Боже мой, — так напутствовал он себя молитвой, — Просветитель и Спаситель мой и Защититель живота моего! Настави мя на путь Твой и пойду во истине Твоей».
Сменив пышное одеяние царедворца на грубые одежды простолюдина, Феодор тайно оставляет Москву. Чтобы сразу порвать все связи с миром, он уходит даже не простившись с родными, как ни тяжко это было его нежной, любящей душе; и, уходя, не берет с собой ничего, кроме одежды и небольшого количества хлеба.
Трудность пути по пустынным и болотистым местностям, покрытым дремучими лесами, и отдаленность цели путешествия не могли устрашить Феодора и заставить его изменить своему намерению. Гораздо большим препятствием служило для него недостаточное знание дороги. И вероятно благодаря этому он уклонился в сторону от своего пути и вышел на равнину Онежского озера.
Здесь, в одной из многочисленных прибрежных деревень, по названию Хижи, он остановился на отдых и был радушно принят крестьянином Субботою. Рассказы о дальности Соловецкой обители, а может быть, невозможность продолжать путь по недостатку средств, побудили Феодора пожить у Субботы. Но чтобы не быть ему в тягость, он трудами рук своих платил за свое пропитание, усердно исполняя все возлагаемые на него работы. Видя трудолюбие и кротость неведомого странника, Суббота вскоре поручил ему пасти своих овец. И вот, свыше предназначенный быть пастырем стада словесного, по воле Божией стал пасти бессловесных.
Так прошло несколько времени. Изнуренные долгим путешествием силы Феодора окрепли; изменился и сам он, благодаря непривычному образу жизни; и нелегко было теперь узнать в нем прежнего царедворца. Ничто уже более не удерживало Феодора у Субботы. К тому же наступала бурная осень и льды могли на всю зиму прекратить сообщение с Соловками. Спеша к тихому пристанищу, Феодор простился со своим гостеприимным хозяином и снова отправился в путь.
Между тем родители Феодора, не зная, куда скрылся их любимый сын, искали его по всей Москве и окрестным городам и селам. И после напрасных поисков предались безутешной печали, считая его умершим.
Но Феодор был тогда уже далеко. Он плыл по морю к святой обители Соловецкой. Наконец, показалась и обитель.
Феодор вышел на остров; его сердце исполнялось неизреченной радостью, когда он с благоговением вступал в селение великих молитвенников и чудотворцев преподобных Зосимы, Савватия и Германа.
Помолившись перед раками преподобных, Феодор пошел к игумену, чтобы испросить у него благословение на жительство в монастыре.
Алексий, так звали игумена, был добрый и простодушный старец, но строго относился к обязанностям монаха. Он охотно принял пришельца, но наложил на него суровое послушание для приготовления к монашеской жизни.
Получив благословение от настоятеля, Феодор с покорностью принял возложенные на него послушания и, не ослабевая в усердии, проходил их более полутора лет. «Удивительно было видеть, — повествует его жизнеописатель, — как сын знаменитых и славных родителей, воспитанный в неге и покое, предавался таким суровым трудам: рубил дрова, копал и удобрял землю в огороде, носил камни, переносил большую тягость в рыбной ловле, работал на мельнице и все это делал с усердием». При беспрестанных трудах он не ослабевал духом от телесных немощей и не огорчался тем, что за труды свои вместо благодарности принимает от неразумных людей насмешки, ругательства и даже побои, ибо никто не знал в обители, кто он.
Тяжелый физический труд не мешал Феодору наложить на себя вместе с ним иго духовное. Он старался вникать в образ жизни соловецких иноков и, подражая в духовной жизни наилучшим из братии, приводил всех в удивление той решительностью, с какой отсекал подвижник от себя мирские привязанности.
Так проводил юный подвижник первое время своей монастырской жизни. Наконец, он просил игумена и братию о пострижении. Видя постоянные труды и послушание пришельца, игумен и братия с радостью исполнили его просьбу. Феодор был пострижен и наречен в монашестве Филиппом.
По уставу иноческому новопостриженный инок был отдан в послушание своему восприемнику — опытному в духовной жизни старцу Ионе Шамину, который в юности своей был другом и собеседником преподобного Александра Свирского и теперь занимал должность духовника и уставщика в обители. Филипп поместился в келлии благочестивого старца и под его руководством начал подвизаться.
Вскоре же после пострижения новоначальный инок был послан служить на монастырской кухне. С усердием и в безмолвии трудился он здесь на пользу всей братии. Спустя несколько времени Филиппа перевели в хлебню; он и там не оставался праздным: рубил дрова, носил воду и делал все необходимое.
Несмотря на тяжелые работы в хлебне и поварне, Филипп никогда не оставлял богослужения. С первым же ударом колокола он являлся в храм монастырский и последним уходил из него. Мало того, возвратясь после дневных трудов в келлию своего наставника и после благочестивых бесед с ним, святой Филипп снова становился на молитву. Кто знает, сколько бессонных ночей проведены им в непрерывных стояниях! Когда же истощенное трудами и бдением тело требовало отдохновения, юный подвижник ложился отдыхать на голую землю, положив в изголовье камень. И Господь призрел на смиренного труженика, ободряя его в непосильных подвигах небесным покровом. В Преображенском соборе и теперь указывают икону Богоматери «Хлебенную», или «Запечную», по преданию, явившуюся Филиппу, когда он проходил послушание хлебопекаря.
Суровая подвижническая жизнь святого Филиппа не могла укрыться от общего внимания; все начали говорить о нем, как о примерном иноке, и весьма скоро своим смирением и благочестием он приобрел всеобщую любовь и уважение. А его наставник старец Иона, радуясь за своего ученика, пророчески предсказал о нем: «Сей будет настоятелем в обители нашей». Но всеобщая похвала не прельщала Филиппа. Он избегал даже и тени славы земной, от которой удалился в монастырь, боясь, как бы ради нее не лишиться Царства Небесного. Его душа искала уединения и пустынного безмолвия. С благословения игумена Филипп удалился из монастыря в глубину острова, в пустынный и непроходимый лес и стал там жить, незримый людьми. И немало лет провел святой Филипп в пустыне. Навыкнув безмолвию и богомыслию в тиши уединения, он наконец возвратился в покинутую обитель для того, чтобы по-прежнему терпеливо трудиться вместе с братией.
Игумен Алексий давно уже обратил внимание на подвиги, смиренномудрие и рассудительность юного подвижника.
Находясь теперь в преклонном возрасте, он сделал Филиппа своим помощником в делах управления монастырем, поручив ему надзор за начальными послушниками. И Филипп всеми силами старался оправдать доверие к нему настоятеля; через усердное исполнение его заповедей он стал его правой рукой и опорой в старости. С нежностью сына он покоил старца в болезнях и утешал его в скорбях.
Прошло девять лет иноческой жизни святого Филиппа. Отягченный недугами престарелый Алексий захотел сложить с себя должность настоятеля. Имея в виду достоинства Филиппа и общую любовь к нему братии, он открыл о своем желании передать ему управление монастырем; затем призвал и высказал свое желание иметь его преемником своим. Но тот и слышать не хотел о предлагаемой ему власти, считая по своему смирению более для себя приличествующим повиноваться, нежели наставлять других. Тогда игумен собрал на совет всю братию и сказал: «Я стар, и немощные силы мои требуют успокоения: кого бы вы вместо меня избрали себе настоятелем?»
На вопрос игумена все единогласно отвечали: «Нет лучше Филиппа к нашему наставлению, ибо никто не может сравниться с ним житием, разумом и опытностью».
После того Филипп не смел прекословить общему избранию и согласился на принятие сана игуменского. Алексий немедленно отправил грамоту к архиепископу Новгородскому Феодосию, в которой просил его от имени всей братии возвести Филиппа в сан игумена соловецкого. Грамоту доставили в Новгород несколько старцев, посланных от обители.
Приняв благословение архиепископа, они сказали ему: «Владыко святый! Собор Соловецкой обители молит тебя поставить нам в игумены посланного с нами монаха Филиппа».
Феодосий благосклонно принял просьбу соловецких старцев, так как и раньше слышал о Филиппе, однако спросил их об избраннике, по смирению уклонившемся от представления своему владыке: «Отчего не вижу его между вами?» — и велел привести его к себе.
Филипп вошел к святителю и принял от него благословение. Из беседы с ним архиепископ убедился в его опытности и дарованиях; поэтому он вскоре рукоположил святого Филиппа во пресвитера и вручил ему жезл игуменский. А обращаясь к сопровождавшей его братии, сказал: «Вот отец ваш, имейте его во Христов образ и подчиняйтесь ему со всяким послушанием».
Получив от архиепископа для обители церковную утварь и от многих граждан богатые дары, соловецкие иноки отправились в обратный путь.
Новому игумену устроена была в обители торжественная встреча. Бывший игумен Алексий, собрав свои дряхлые силы, со всей братией вышел навстречу. Святого Филиппа торжественно ввели в церковь и затем, когда по произнесении ектении за государя была во всеуслышание прочитана грамота от архиепископа, его возвели на настоятельское место.
Потом новый игумен сказал братии свое первое поучение и предложил иереям и диаконам готовиться к Божественной службе. 17 августа 1548 года он соборне совершил первую литургию. В тот день вся братия приобщились из рук его, и все видели лицо его просветленным, как бы лицо Ангела.
Приняв на себя сан игумена вопреки своему желанию и вследствие болезни Алексия, святой Филипп, как только увидел, что силы его предшественника восстанавливаются, опять ушел в пустыню. Алексий вторично принял на себя управление обителью. Филипп еще строже подвизался в безмолвии, приходя в монастырь только по праздникам для принятия Святых Христовых Таин.
Так прошло полтора года, и Алексий занемог. Чувствуя приближение кончины, он вызвал отшельника из пустыни и, собрав всю братию, сказал: «Уже я отхожу в путь отцов моих, вы же изберите себе отца и наставника». Затем простился со всеми и тихо предал дух свой Богу.
Похоронив старца, братия обители по общему совету, как прежде, стали умолять Филиппа принять над ними старейшинство. И тот, сознавая себя законным настоятелем обители, с благословения архиепископа снова принял игуменство, от которого бежал в пустыню.
Филипп все силы свои употребил на благоустроение Соловецкой обители.
В то время монастырские дела были расстроены. Случившийся в 1538 году пожар уничтожил весь монастырь до основания, и, несмотря на заботы игумена Алексия, он оставался почти совершенно необстроенным, ибо строительного материала и денег было недостаточно для того, чтобы восстановить обитель хотя бы в прежнем ее виде. Между тем число братии увеличивалось и необходимо было заботиться о ее содержании и в то же время о расширении обители. Много и других забот и трудов предстояло новому игумену, но они не могли устрашить его.
Благодаря своим необычайным хозяйственным способностям и личным средствам святой Филипп в короткое время привел монастырь в цветущее состояние. И справедливо потому он может считаться новым устроителем Соловецкой обители, ибо очень многое в ней до сих пор напоминает о его деятельности.
Прежде всего, имея нужду для устроения монастыря в больших средствах, Филипп обратил внимание на монастырское хозяйство. В то время Соловецкая обитель владела довольно обширными землями на островах Белого моря. Но главный источник ее доходов был в вотчинах, или монастырских волостях, расположенных по морскому берегу.
Суровый климат и скудная почва делали эти владения совершенно неудобными для хлебопашества; зато естественные богатства вод и лесов давали обильный материал для заведения разных промыслов, из которых особенно было распространено солеварение. С их устройства и начал мудрый игумен. Он умножил и улучшил соляные варницы и вновь открыл железный промысел, а царь Иоанн Васильевич по его просьбе дал монастырю льготу: беспошлинно продавать 10 тыс. пудов соли и на вырученную сумму делать беспошлинно же необходимые закупки для монастырского обихода. Вместе с повышением доходности волостей Филипп в то же время заботился об устройстве внутреннего порядка в их управлении и об улучшении быта населявших их крестьян. С этой целью он назначил по волостям добросовестных начальников со строгой ответственностью и определенным вознаграждением, ввел в управление выборное начало, а при раскладке податей предписывал наблюдать самую строгую правду. Всем же обиженным игумен предоставил право лично обращаться к нему с жалобами и в случае справедливости этих жалоб обещал им самое полное удовлетворение. Особенно много мер предпринято было святым Филиппом для поддержания среди крестьян доброй нравственности. Он входил во все подробности крестьянской жизни и, строго преследуя среди них пьянство и азартные игры, старался приучить их к труду и порядку.
Устраивая так поморские вотчины, неутомимый игумен еще более занимался благоустройством Соловков. Здесь со времени вступления святого Филиппа на игуменство закипела необычайная работа. Он осушал болота каналами, расчищал заросли, удобрял землю, образовал превосходные пастбища и завел рогатый скот, построив для него двор на Муксальмском острове, в десяти верстах от монастыря, вблизи которого по завещанию святого Зосимы запрещалось разведение животных. В глухие леса соловецкие он пустил лапландских оленей, из шкур которых в монастырских мастерских выделывалась обувь и одежда. Наконец, решив начать постройку в монастыре каменных зданий вместо сгоревших деревянных, св. Филипп устроил кирпичный завод и установил правильную порубку леса, чтобы не истреблять его без нужды, но даже содействовал его размножению. Это повело к проведению дорог, которые через леса, горы и осушенные болота прошли в различных направлениях от монастыря.
Для указания входа в залив, в углубление которого стоит Соловецкая обитель, святой игумен сделал большие насыпи и на них поставил вместо маяков высокие кресты. Затем устроил на собственные средства в гавани Заяцкого острова пристань с гостиницей и поварней, а в самом монастыре двух- и трехэтажные палаты для келлий и монастырских служб.
Обширные и почти беспрерывные работы требовали много рабочих рук, которыми не всегда могла располагать обитель. И вот, чтобы сделать облегчение инокам, Филипп изобрел для разных монастырских работ, особенно сельскохозяйственных, исполнявшихся прежде людьми, невиданные дотоле машины: какую-то телегу, которая «сама насыпается, да и привозится, да и сама высыплет рожь на сушило»; какой-то механизм, с помощью которого «десятью решетами один старец сеет», и еще особое решето — «само сеет и насыпает и отруби и муку разводит разно, да и крупу само же сеет и насыпает и разводит разно крупу и высевки». Но самое замечательное из хозяйственных сооружений Филиппа — это так называемые «Филипповы мельницы». Еще прежде, когда он проходил послушание, то присматривался к устройству соловецких мельниц; теперь же, сделавшись игуменом, решил перестроить старые мельницы вновь, сообразно расширившимся потребностям монастыря. Избрав для этого из многочисленных озер, покрывавших Соловецкий остров, 52 наиболее удобных, он соединил их каналами, открыл спуск в самое большое из них — Святое озеро, расширил это озеро и провел канал до самого моря. На этом канале внутри монастыря и были устроены мельницы.
Последствием всех необычайных трудов св. Филиппа было то, что дикие и неприступные острова Белого моря сделались благоустроенными и сравнительно даже плодородными, а воздух здоровым и благорастворенным. Самая обитель украсилась новыми каменными зданиями и благолепными церквями. На построение храмов святой Филипп положил особенно много труда и забот.
Так, еще в начале своего игуменства он задумал соорудить теплую каменную церковь в честь Успения Божией Матери.
Но не имея достаточно средств для такой дорогой постройки, Филипп обратился с челобитной к царю Иоанну Грозному.
И государь, благоволивший к игумену, пожаловал обители Колежемскую волость с деревнями и варницами, а немного позднее приморскую деревню Сороцкую, где при Троицкой церкви был первоначально погребен святой Савватий.
Средства были найдены.
Но прежде чем приступить к сооружению соборного храма святой Филипп советовался с братией. «Отче! Господь Бог, внушивший тебе это, может тебе вспомоществать и при самом деле; мы же ни в чем не выступим из твоей воли», — смиренно отвечали иноки на слова своего игумена.
Тогда святой Филипп, видя сочувствие братии, послал за искусными мастерами в Новгород и по прибытии их, призвав на помощь Господа и Его Пречистую Матерь и чудотворцев Соловецких, ревностно приступил к делу. Постройка продолжалась пять лет, и в 1557 году, 15 августа, святой игумен освятил новый храм в честь Успения Божией Матери с приделом в честь Усекновения главы святого Иоанна Предтечи (Ангела царя). При храме была устроена обширная трапеза в 12 сажен длины и около нее несколько монастырских служб. Тяжелые своды трапезы опирались на один внутренний столп, который, поддерживая их, вместе с тем служил основанием колокольни, воздвигнутой над трапезой. На этой колокольне вместо старинных бил и клепал Филипп устроил настоящий звон из колоколов, вылитых в Пскове на деньги, пожертвованные царем.
Окончив построение Успенского собора, неутомимый игумен, однако, не успокоился. На следующий же год он объявил братии о своем намерении приступить к созданию еще более обширного и великолепного храма в честь Преображения Господня вместо деревянного, устроенного святым Зосимой на том месте, где преподобный видел чудесный свет и церковь на воздухе. Братия, зная недостаточные средства обители, удивлялись намерениям игумена и на этот раз кротко высказали ему свои опасения.
Припоминая слово евангельское: Кто бо от вас, хотяй столп создати, не прежде ли сед разчтет имение, аще имать, еже есть на совершение (Лк. 14, 28), они говорили ему: «Отче! Ты видишь, какой недостаток и большое оскудение в обители, ибо нет прилежащих городов. Откуда же ты возьмешь золота на создание великого храма?»
«Братия! — восторженно отвечал им Филипп. — Упование на Бога необманчиво; если будет Ему угодно дело сие, Он невидимо подаст нам от неоскудных Своих сокровищ на воздвижение дома святому имени Его».
Действительно, надежда святого Филиппа на помощь Божию не обманула его. Царь был вкладчиком в пользу и этого храма: он пожертвовал на его постройку 1000 рублей и оказывал обители разные льготы и милости. Ободренный милостью царя, Филипп, собрав лучших строителей и художников, в 1558 году приступил к сооружению нового обширного храма, весьма замечательного для своего времени.
Его основание в 170 квадратных саженей лежит на кладовых и погребах, а своды подпираются двумя огромными столбами. К главному алтарю примыкают приделы: справа — Соловецких чудотворцев и слева — Архангела Михаила, четыре других приделе устроены в соборных главах.
Впрочем, святой Филипп не успел при себе окончить строение Преображенского собора, но заранее приготовил для него утварь, разноцветные стекла в узорчатых рамах для окон, драгоценные ткани, серебряные подсвечники, кадила, книги, образа — все большей частью на собственные средства. С северной же стороны храма, под папертью, он сам ископал себе могилу, рядом с другой, в которой похоронил своего духовного наставника — иеромонаха Иону.
Усердно занимаясь возобновлением монастыря, постройкой новых храмов и зданий, святой Филипп не менее заботился и о сохранении всего, что было связано с воспоминанием о строителях обители и чудотворцах Соловецких.
Он обрел чудотворный образ Одигитрии, принесенный преподобным Савватием на пустынный остров, и поставил эту святыню над его гробом, а его каменный крест водрузил в часовне, где покоился святой Герман, его сподвижник.
Собственноручно исправил ветхую келейную Псалтирь преподобного Зосимы и вычинил его убогие ризы, в которые любил облекаться для священнослужения. Наконец, по распоряжению же святого Филиппа было дополнено житие преподобных чудотворцев Соловецких описанием чудес, совершенных угодниками Божиими со времени его прибытия на Соловки.
Распорядительный хозяин, беспримерный в иночестве, святой Филипп был в то же время мудрым правителем и опытным наставником в духовной деятельности. Он входил во все подробности монашеского быта, столь хорошо ему знакомого, и старался предупреждать все нужды монаха. Сознавая необходимость в здоровой пище при суровости северного климата, святой Филипп улучшил братии трапезу, завел однообразие и благоприличие в одежде, уставив, по сколько кто из братии должен иметь в келлии одежд и обуви. Для желающих уединения он учредил пустыньки в глуши лесов, а на Заяцком острове устроил на свои средства целый скит с деревянными келлиями и службами. Наконец, чтобы доставить покой и призрение дряхлым и недужным инокам и труженикам обители, а также вероятно и больным богомольцам, святой Филипп устроил в монастыре больницу.
Но при заботах об удобстве и хотя скромном довольстве братии святой игумен отнюдь не дозволял в обители праздности, лености, привычек мирских, не согласных с духом монашества. С разборчивостью принимал он в число братии таких, которые вместе с иночеством возлюбили неразлучный с ним труд. Сам настоятель всех руководил своим примером и среди всяких тягостей и трудов многообразной деятельности не ослабевал в подвигах иночества и даже отшельничества. По-прежнему не прекращал он своих молитвенных бдений и удручал тело постом, стремясь к окончательной победе над чувственными помыслами и желаниями. По временам, освобождаясь от дел, святой Филипп любил удаляться на безмолвие в пустыньку, находившуюся недалеко от Святого озера (в 2,5 верстах от монастыря), которая и доселе носит название Филипповой. Так, переходя от подвига к подвигу, от добродетели к добродетели, восходил он к высшему совершенству.
Молва о мудрости и добродетелях соловецкого игумена быстро распространилась далеко за пределы северного края.
С большим вниманием относились к нему и в Москве. В 1550 и 1551 гг. святой Филипп был вызван царем в Москву и заслужил его расположение. К прославившемуся святостью жизни игумену присылали для увещевания и исправления заблуждающихся в вере и даже опальных, навлекших на себя гнев царский. В 1554 году по соборному определению был прислан в Соловецкий монастырь бывший игумен Троицкой лавры Артемий, обвиненный в участии с еретиком Бакшиным. Соборной грамотой приписывалось Филиппу не только держать Артемия в заключении, но и навещать и вразумлять его от Божественного Писания. На Соловки же немного позднее, а именно в 1560 году, был сослан знаменитый духовник и советник царя Иоанна Васильевича Грозного священник Сильвестр. Здесь он принял пострижение с именем Спиридона и окончил свою жизнь, будучи любим и уважаем святым игуменом, несмотря на царскую опалу.
Ссылка Сильвестра и одновременное же удаление от царского двора Адашева — другого любимца и советника царя — были лишь началом бедственных событий, разразившихся скоро в Москве. И в них-то Промыслом Божиим суждено было святому Филиппу принимать ближайшее участие, но уже не в скромном звании игумена, а в сане первосвятителя Русской Церкви.
В это время с царем Иоанном Грозным произошла большая перемена. Ревнивый до своей власти и возбуждаемый нашептываниями льстецов, уверявших царя, будто его советники «сняли с него всю власть», сами огосударились, он сделался подозрительным и жестоким, удалил от себя прежних своих любимцев и подпал влиянию людей недостойных. Мало того, он скоро объявил всех бояр, ненавистных ему, изменниками, а духовных лиц их укрывателями.
И чтобы возможно лучше отгородиться от них, царь разделил в 1565 году все государство на опричнину и земщину, образовав для себя особый отряд телохранителей, которые назывались опричниками. Иоанн имел к ним полное доверие. Пользуясь этим, опричники делали в Москве все, что хотели. Дерзость их доходила до того, что они грабили и убивали ни в чем не повинных земских людей, а имения и вотчины их отбирали в свою пользу. Никто не смел жаловаться на них царю.
При таких обстоятельствах митрополит Афанасий, больной и слабый старец, видя скорбь народа и не имея в себе достаточно сил, чтобы противодействовать Иоанну Грозному, 16 мая 1566 года отказывается от митрополии и удаляется в Чудов монастырь, где был ранее пострижен в монашество. На его место был избран святой архиепископ Казанский Герман и, и как будущий митрополит, уже жил в первосвятительских палатах. Но прошло несколько дней, и он по наущению опричников был изгнан из митрополии за то, что осмелился обратиться к царю с наставлением и напоминаем об ответственности его перед судом Божиим.
Следовало избрать нового митрополита. Тогда царь вспомнил о святом Филиппе, о котором у него сохранились лучшие воспоминания с детства. По совету с освященным собором и со своими приближенными боярами он решил возвести его на митрополичий престол.
На Соловки была послана грамота. Царь очень милостиво писал игумену и звал его немедленно в Москву «духовного ради совета».
По получении грамоты святой Филипп в собрании всей братии объявил о воле царя и немедленном своем отъезде.
Глубокой скорбью поразило братию это известие. Может быть, они уже предчувствовали, что не увидят более своего любимого наставника. С жалостью и сам Филипп покидал свою обитель, но утешал духовных чад своих, увещевал их возложить все упование на Господа и Его Пречистую Матерь и, призывая на помощь преподобных Зосиму и Савватия, пещись о своем спасении и блюсти монастырское предание. В последний раз святой Филипп совершил в своей родной обители литургию, причастил всю братию Святых Таин и после прощальной трапезы отправился в столицу, напутствуемый благословением соловецких иноков.
Дорога, которой он направлялся к Москве, шла через Новгород. И вот навстречу святому Филиппу версты за две вышли новгородцы — мужчины, женщины и дети. Приблизившись к нему, они кланялись и слезно молили его: «Отче, будь ходатаем за нас и за город наш пред царем. Заступись за свое отечество, ибо мы слышали, что царь держит гнев свой на нас».
Благосклонно выслушав их просьбы, он вступил в город, где и был радушно принят его наместником.
Но недолго оставался святой в Новгороде. По зову царскому он спешил в первопрестольный град Москву, где его ждала торжественная встреча. Много внимания оказал сам царь прибывшему игумену. Он осыпал его щедрыми дарами, ласково беседовал с ним и угощал на своей трапезе. Наконец решил открыть причину его вызова в Москву. Но зная смирение святого, царь начал свою речь издалека: описал ему тяжелое положение Церкви без пастыря, дружески раскрыл пред ним свое затруднение в выборе первосвятителя и в заключение объявил, что по его державной воле и всего освященного собора Филипп должен быть митрополитом.
Эта беседа происходила в присутствии высшего духовенства и бояр. И все собрание вслед за царем единогласно признало Филиппа достойным митрополичьего престола.
Изумился смиренный игумен, что на его долю выпала такая высокая честь, и, прослезившись от волнения, смиренно отвечал: «Нет, милосердный государь, не разлучай меня с пустынею и не возлагай на меня дела выше сил моих. Отпусти, Господа ради, отпусти, ибо ненадежно вручать ладье малой бремя великое».
Но царь настаивал на своем предложении, а епископы словами Писания убеждали Филиппа не прекословить Божественному призванию и воле царской и не зарывать в землю Богом данный ему талант.
Тогда святой Филипп, будучи «понуждаем» царем и собором на митрополию, объявил, что он готов исполнить царскую волю, если только царь отменит опричнину; иначе ему быть митрополитом невозможно, а если его и поставят, он принужден будет покинуть митрополию; святой Филипп требовал соединить воедино разделенное царство, как было прежде, то есть уничтожить опричнину.
Это смелое требование сильно раздражило царя, казалось, что и Филипп, подобно Герману, будет отвергнут с бесчестием. Но царь еще слишком благоговел перед соловецким игуменом, чтобы решиться на его удаление, и потому по просьбе архиепископов и епископов он смягчил свой гнев на Филиппа и велел им добиваться от него, чтобы Филипп «ставился на митрополию, но не вступался в дела двора и опричнины, а советовался бы с царем, как прежние митрополиты с его отцом и дедом».
Духовенство и бояре от себя слезно молили святого Филиппа принять сан митрополита. Убежденные в его добродетелях, они надеялись, что он на месте первосвятителя твердостью своего духа и благоразумием возвратит Иоанну и всему царству прежнее спокойствие. После этих убеждений Филипп не мог не согласиться и «дал свое слово архиепископам и епископам», как говорится в нарочито составленной грамоте, что он «по царскому слову и по их благословению соглашается стать на митрополию, что в опричнину и в царский домовый обиход ему не вступаться и по поставлении из-за опричнины и царского домового обихода митрополии не оставлять».
Так, после долгих убеждений, изъявил святой Филипп покорность воле царской. Но, отказавшись от вмешательства в политически и личные отношения царя, он оставил за собою право печаловаться за невинно гонимых и говорить царю о правде евангельской и о правах Церкви во всех тех случаях, когда они попирались.
20 июля соборный приговор был подписан нареченным на митрополию соловецким игуменом Филиппом, а через пять дней — 25 июля 1566 года — в Успенском соборе в присутствии царя и царской фамилии, всего двора и многочисленного народа, при соучастии почти всех святителей с земли Русской торжественно совершено было рукоположение святого Филиппа в митрополита всея Руси.
По совершении литургии царь вручил новопоставленному святителю пастырский посох святого Петра митрополита, а сонм архиереев возвел его на святительское место, откуда святой Филипп произнес свое первое глубоко прочувствованное слово к царю. Он говорил царю о его долге — быть отцом для своих подданных, кротко выслушивать просящих помощи, внимать в нищете страждущим, а не превозноситься высотою своего положения, зная, что и над ним есть высшая небесная власть. Убеждал принимать советы людей добрых, но отвращать свой слух от клеветников и льстецов, которые ослепляют ум царей, заботясь не о пользе государства, а лишь об угождении власти и своих выгодах; быть твердым в православной вере и защищать отечество от вражеских нападений; но, охраняя правила доброго закона от посягательства на него со стороны людей злых, наипаче всего помнить, что сила и величие царя заключается не столько в ратных подвигах, сколько в любви, которой он приобретает сердца своих подданных.
После речи к царю новопоставленный святитель обратил свое назидательное слово и ко всей пастве.
С великой радостью внимали присутствующие голосу архипастыря, уже давно не раздававшемуся. Царь без гнева выслушал речь митрополита.
По окончании же богослужения радушно угощал святого Филиппа, все духовенство и бояр в своих царских палатах.
По-видимому, правдивые слова святителя не остались без добрых последствий. Царь стал мягче в обращении с подданными, казни совершались реже, даже опричники присмирели, видя уважение царя к Филиппу и боясь обличений святителя. Эта перемена не прошла, конечно, незаметной для народа, и снова зародилась в его душе надежда на лучшее будущее. Все приободрились, начали думать, что уже настал конец бедам, и благословляли доброе влияние митрополита на царя.
Между тем святой Филипп спешил воспользоваться наступившим спокойствием, чтобы внимательнее заняться делами Церкви. Первой его заботой было назначение нового епископа в Полоцк, недавно (в 1563 году) завоеванный у Польши.
Святой Филипп ясно понимал важность этой пограничной епархии и потому заботился о ней постоянно, даже в самые смутные дни своего правления. Так, в сентябре 1568 года, получив известие о недостатке священнослужителей в Полоцке, он немедленно отправил туда 33 священника и диакона из Новгорода.
До нас не дошло подробных сведений о других действиях святого Филиппа, касающихся управления и церковного благоустройства. Но если в сане игумена на Соловках он проявлял необыкновенную деятельность, то, конечно, не менее деятелен был теперь на престоле первосвятителей Московских.
Однако шумная жизнь столичного города, от которой давно уже отвык святой Филипп, была тяжела для его смиренной души. Вдали от чудотворцев Соловецких он чувствовал себя сирым и, часто вспоминая о своей тихой обители, укоризненно говорил себе: «Что случилось с тобою, убогий Филипп? Неужели не удовлетворяло твоему мирскому тщеславию начальство над отцами в киновии! Ты восхотел большего. Посмотри же, от такого спокойствия в какие труды ты предал себя и от такой безмятежной тишины в какую бездну устремился корабль души твоей».
Между тем святая обитель Соловецкая благодаря его стараниям в сане игумена процветала все более и более.
Впрочем, о ее благоустройстве он не переставал заботиться и теперь. И даже в 1568 году посылал распоряжения об окончании начатых им работ по расширению Святого озера.
Но самое главное, что составляло первую заботу святого Филиппа, было уже сделано. Соборный храм Преображения, почти уже выстроенный им в бытности на Соловках, теперь был совсем закончен и освящен в первый год его святительства, в самый день праздника Преображения Господня. С известием об этом прибыл в Москву иеромонах Спиридон, который привез для государя и митрополита святую воду и частицы мощей чудотворцев.
Подобные и конечно редкие сношения с Соловецкой обителью не могли удовлетворять святого Филиппа. Постоянно пребывая в ней духом, святитель восхотел иметь вблизи себя вещественное напоминание о духовном общении с преподобными отцами Соловецкими. С этой целью он устроил у себя в митрополии небольшой храм во имя преподобных Зосимы и Савватия и благолепно украсил его. Сюда же часто приходил для Божественной службы и для уединенных молитв в минуты душевной скорби, прося благодатной помощи на новом высоком служении своем. А эта невидимая помощь особенно необходима была святому Филиппу теперь, когда приближалось время его подвига.
Спокойствие и тишина, наступившая в России со вступлением на святительство Филиппа, продолжались недолго. В июле 1567 года перехвачены были письма польского короля Сигизмунда и литовского гетмана Хоткевича к главнейшем нашим боярам с приглашением отъехать в Литву. Начались страшные казни. Не только бояре, обвиненные в измене, погибали в страшных муках, но пострадали даже многие граждане. Пользуясь неограниченным доверием царя, вооруженные опричники под видом искоренения крамолы неистовствовали в Москве. Убивали всех ненавистных им лиц и отбирали их имущество. Кровь лилась рекой. На опустелых площадях и улицах столицы валялись неубранные трупы, которых никто не смел погребать. Вся Москва как бы замерла от страха, и напуганные граждане опасались выходить из своих домов. Святой Филипп, видя непрекращающиеся бесчинства опричников, решил наконец обратиться к царю с увещанием остановить кровопролитие.
Но прежде чем сделать это, он постарался привлечь к этому высокому делу пастырей Церкви, молчаливо покорявшихся всем приказаниям грозного царя. Призывая их к самоотвержению, он говорил им: «На то ли собрались вы, отцы и братия, чтобы молчать, страшась вымолвить истину? Но ваше молчание душу цареву в грех вводит и своей душе делает горшую погибель, а православной вере наносит скорбь и смущение. Боитесь ли лишиться славы тленныя, но никакой сан мира сего не избавит вас от муки вечной, если преступим заповедь Христову и забудем наш долг пещись о благочестии благоверного царя, о мире и благоденствии всего православного христианства. На то ли взираете, что молчит царский синклит? Но бояре связаны попечениями житейскими, нас же Господь освободил от них.
Мы поставлены право править великую истину, хотя бы и душу положили за порученное стадо. Вы сами знаете, что за истину будете истязуемы в день судный».
Горячий призыв архипастыря не нашел, однако, отклика и поддержки среди пастырей. Им не хватало мужества, чтобы противиться царю, а потому на все убеждения святого Филиппа они уклончиво отвечали: «Добро было во всем царя слушати и волю его творити, а не разгневляти».
Впрочем некоторые из них, по крайней мере в глубине души, сочувствовали святому Филиппу. А святой Герман, архиепископ Казанский, и не скрывал своего сочувствия митрополиту. Другие же, напротив, всеми силами старались повредить ему. Самоотверженность святителя была невыносима для их честолюбия. В числе последних были Пимен, архиепископ Новгородский, мечтавший сам быть митрополитом, Пафнутий Суздальский, Филофей Рязанский. Но более всех восставал против митрополита духовник государев, благовещенский протопоп Евстафий, пользовавшийся расположением и доверием царя, несмотря на то, что был в запрещении от митрополита. Он тайно и явно при всяком удобном случае доносил царю на первосвятителя все те клеветы и наговоры, которыми старались его враги раздуть в душе царя искру подозрительности, зароненную первым требованием Филиппа об отмене опричнины.
Несмотря на такое малодушие духовенства, святитель не устрашился один обратиться с увещаниями царю, надеясь словами Писания укротить его гнев и успокоить его возмущенную душу. Увещания эти сначала были тайные.
Но когда они не подействовали, святитель перешел к открытым обличениям. 21 марта 1568 года в неделю Крестопоклонную в соборном храме святой Филипп обратился к Грозному с такими словами: «Державный царь, ты облечен от Бога самым высоким саном и потому должен чтить более всего Бога. Но скипетр земной власти дан тебе для того, чтобы ты соблюдал правду в людях и царствовал над ними законно. По естеству ты подобен всякому человеку, как по власти подобен Богу. Подобает же тебе, как смертному, не превозноситься и, как образу Божию, не гневаться, ибо только тот по справедливости может называться властелином, кто сам собою обладает и не работает позорным страстям, но побеждает их с помощью своего ума. Слышано ли когда было, чтобы благочестивые цари возмущали свою державу? Не только при твоих предках, но даже у иноплеменников никогда ничего подобного не бывало».
Не привыкший к таким обличениям царь с гневом сказал Филиппу: «Что тебе, чернецу, за дело до наших царских советов? Или не знаешь, что мои же хотят меня поглотить?» «Я, точно, чернец моему Христу, — кротко возражал на это святитель, — но по благодати Святаго Духа, по избранию священного собора и твоему изволению я — пастырь Христовой Церкви, и вместе с тобой мы должны иметь попечение о благочестии и мире всего православного христианства». «Одно, говорю тебе, честный отче, молчи, — повторял Иоанн, — а нас благослови действовать по нашему изволению». «Благочестивый царь, — отвечал Филипп, — наше молчание ведет тебя к греху и всенародной гибели, ибо худой кормчий губит весь корабль. Так и мы, если будем следовать воле человеческой, то как скажем в день пришествия Господня: Се аз, и дети, яже ми дал есть Бог (Евр. 2, 13; Ис. 8, 18)? Сам Господь заповедал нам любить друг друга и душу свою полагать за други своя».
Слова любви несколько успокоили раздраженного царя, и он стал оправдывать свою жестокость тем, что его окружают тайные враги, говоря словами пророка Давида: «Владыко святый! Восстали на меня друзи мои и искренние мои, прямо мне приближишася и сташа, и нуждахуся ищущии душу мою, ищущии злая мне (Пс. 37, 12—13)».
«Государь, — отвечал ему на это святитель, — есть действительно люди лукавые и льстивые, но надобно уметь различать добрых людей от худых. Приближай к себе людей, желающих советовать тебе доброе, а не ласкателей; тех, которые соблюдают общую пользу, а не таких, которые имеют в виду лишь угождение сильным. Грешно не возбранять согрешающим, но зачем разделять единство державы? Ты поставлен от Бога судить в правде людей Божиих, а не представлять из себя мучителя. Обличи тех, кто неправо говорит пред тобою, как гнилые члены, отсеки их от себя и устрой воедино народ свой, ибо там лишь пребывает Бог, где единодушие и нелицемерная любовь».
Царь вскричал: «Филипп! Не прекословь державе нашей, а не то гнев мой постигнет тебя, или оставь свой сан».
Но святитель сказал ему: «Я не просил тебя о сане, ни ходатаев к тебе не посылал и никого не подкупал, чтобы получить его. Зачем ты сам лишил меня пустыни? Если ты дерзаешь поступать против закона, твори, как хочешь, а мне непростительно ослабевать, когда приходит время подвига».
После сих слов царь в большом раздумье и гневе удалился в свои палаты.
Жизнеописание Филиппа, митрополита Московского и Всея Руси - продолжение
