Взаимосвязь потребностей человека и его сознания
В начале 1984 года в издательстве «Наука» выходит книга члена-корреспондента АН СССР, доктора медицинских наук П. В. Симонова и кандидата искусствоведения П. М. Ершова «Темперамент. Характер. Личность». Книга посвящена популярному изложению естественнонаучных основ индивидуальных особенностей человека в свете учения о высшей нервной деятельности и достижений современной психофизиологии.
В ряде глав использовано творческое наследие К. С. Станиславского, касающееся воссоздания характеров действующих лиц и принципов актерского перевоплощения в индивидуальность изображаемого персонажа.
Ниже публикуется журнальный вариант фрагмента будущей книги, относящегося к взаимосвязи потребностей человека и его сознания. Об этой важнейшей проблеме — о воспитании нравственного облика человека шла речь и на июньском 1983 г. Пленуме ЦК КПСС.
Член-корреспондент АН СССР П. Симонов, кандидат искусствоведения П. Ершов.
«Мы должны знать, какова человеческая природа вообще и как она модифицируется в каждую исторически данную эпоху».
К. Маркс
Тезис К. Маркса о том, что «никто не может сделать что-нибудь, не делая этого вместе с тем ради какой-либо из своих потребностей», известен нам со студенческой скамьи.
Но до сих пор сохраняется тенденция рассматривать потребности человека в одном ряду с другими проявлениями его психической (высшей нервной) деятельности — мышлением, эмоциями, волей и т. п. Сознание и воля нередко предстают в качестве своеобразных верховных регуляторов поведения: человека, руководствующегося социально ценными мотивами, мы называем «сознательным», а нарушение норм общежития, эгоизм, антиобщественные поступки относим на счет «несознательности», хотя жизнь многократно показывает, что несоблюдение норм отнюдь не означает их незнания.
Выдающийся советский психолог Л. С. Выготский 1896—1934) предупреждал, что мысль рождается не из другой мысли, а из сферы потребностей и интересов, что именно в этой сфере следует искать ответ на «последнее почему» в загадке человеческого мышления. При всем его значении мышление само по себе не является двигателем человеческого поведения, в том числе и его деятельности, преобразующей мир. Таким двигателем является потребность. Что касается эмоций, то они тоже представляют не самостоятельное психо-физиологическое явление, а функцию какой-либо актуальной потребности (ее качества и величины) и оценки субъектом возможности удовлетворения этой потребности в данных социальных условиях.
Рассуждать об эмоциях, их классификации, их значении, абстрагируясь от проблемы потребностей, столь же бессмысленно, как призывать в самой общей форме к воспитанию «богатого мира эмоций» путем приобщения воспитуемых к искусству, природе, к заботе о домашних животных и т. п. Жизнь не раз свидетельствовала о том, что изучение живописи, игра на рояле и любовь к своей собачке отнюдь не препятствуют совершению жестоких и безнравственных поступков. Вот почему целью истинного воспитания является не «обогащение сферы чувств», а формирование с помощью сознания и эмоций такого набора и такой иерархии потребностей, которые окажутся в равной мере оптимальными и для общества и для становления личности субъекта. Формирование социально ценной личности — это прежде всего и главным образом обогащение и возвышение потребностей человека, воспитание готовности «для высшего наслаждения отречься от низших» (Ф. Энгельс).
Теперь о воле.
Преодоление препятствий возбуждает эмоции задолго до достижения конечной цели, это позволяет рассматривать волю как специфическую потребность, обладающую известной самостоятельностью по отношению к мотиву, первично вызвавшему данный вариант поведения. Так, спортсмен, готовясь к соревнованиям, жаждет победы. Но потребность получить наибольшее удовлетворение заставляет его стремиться к победе над самым сильным соперником. Следует помнить, что для человека преграда — это отнюдь не одни лишь внешние препятствия, но и конкурирующие потребности. Например, потребность быть здоровым приводит человека к необходимости закаляться, но потребность избегать неприятных ощущений мешает ему становиться под холодный душ. В этом случае победа одной из «конкуренток» будет определяться не только ее собственной силой, но и волей, по отношению к которой соперничающая потребность есть препятствие, «внутренняя помеха». С подобной ситуацией мы практически встречаемся во всех случаях, когда принято говорить о «волевом подавлении» эмоций, а точнее, обусловивших эти эмоции потребностей.
Здесь надо сказать, что потребность традиционно рассматривают как нехватку чего-либо необходимого для сохранения, воспроизведения и развития живых существ, будь то приток вещества, энергии или информации из окружающей, внешней среды. При этом остается в тени активно-побуждающая, самодвижущая функция потребностей, то есть их сущность как специфической силы живого, делающей его, по выражению В. И. Вернадского, планетарным и космическим явлением. Вот почему вопрос о происхождении, сущности и эволюции потребностей оказывается не только фундаментальной проблемой современной психофизиологии, но и основным предметом этой области исследований.
Вместе с тем мы до сих пор не располагаем сколько-нибудь разработанной и общепринятой классификацией потребностей.
Каждый пишущий о них называет свое число: у одного их 15, у другого — 18, у третьего — 20. Большинство авторов не идет дальше деления потребностей на материальные и духовные, естественные (общие с животными) и культурные (исторические по своему происхождению). Такую классификацию вряд ли можно признать удовлетворительной. Ведь материальные потребности отнюдь не являются первичными.
Производство материальных средств, обладание ими необходимы для удовлетворения любых потребностей, в том числе и духовных. Так, производство книг или кинофильмов — вещей вполне материальных — вызвано духовными запросами людей. С другой стороны, у человека нет чисто биологических потребностей, ибо все они несут на себе отпечаток культурно-исторических традиций, обычаев и норм.
Отсутствие точных и сколько-нибудь полных сведений о реальных потребностях человека не только означает пробел в наших знаниях, но и существенно затрудняет решение чисто практических задач, порождая такие заблуждения, как пресловутая «безмотивная агрессивность» подростков.
Анализ эмоциональных реакций, возникающих в связи с удовлетворением тех или иных потребностей, побудил нас в свое время предложить собственную классификацию, которая в кратком ее изложении (подробнее см.: Симонов П. В. Эмоциональный мозг. М., «Наука», 1981) сводится к следующей схеме:
1. Витальные потребности, присущие человеку как представителю биологического вида. Это потребности в пище, воде, сне, продолжении рода, в защите от внешних опасностей и т. п. Сюда же относится и важнейшая потребность в экономии сил, побуждающая затрачивать на достижение цели минимум усилий. Потребность в экономии сил инициирует изобретательность и совершенствование технологии, но может приобрести самодовлеющее значение и обернуться ленью.
2. Социальные потребности в собственном смысле (поскольку социально обусловлены все потребности человека). Мы имеем в виду потребность принадлежать к социальной группе и занимать в ней определенное место, пользоваться вниманием, уважением и любовью со стороны других людей. Чрезвычайно важна потребность следования нормам, принятым в данном сообществе, без соблюдения которых любое подобное сообщество в принципе оказалось бы невозможным. Эту потребность Гегель выделил в особую группу, обозначив ее как потребность в религии, хотя в более широком смысле ее следовало бы назвать потребностью в идеологии, нормирующей удовлетворение биологических, социальных и духовных потребностей.
3. Идеальные потребности, наиболее ярким представителем которых является потребность познания себя, окружающего мира, своего места в этом мире, смысла и назначения своего существования на земле. Эта же потребность, в частности, побуждает людей создавать произведения искусства и обращаться к ним.
Внутри каждой из перечисленных трех групп можно обнаружить потребности сохранения уже достигнутого, удовлетворяемые общепринятой, исторически преходящей нормой («как у людей»), и потребности развития (роста), превосходящие норму и совершенствующие ее. Витальные и социальные потребности, кроме того, делятся на две подгруппы, которые условно можно назвать потребностями «для себя» и «для других». Идеальные потребности такого разделения не имеют, поскольку потребность познания удовлетворяется истиной, а она одна.
Наряду с перечисленными выше первичными потребностями, включая их разновидности, существуют потребности, без которых удовлетворение первичных было бы весьма затруднено, если вообще достижимо. Одну из них мы уже назвали: это потребность преодоления, которую принято называть волей. Значение второй не менее, если не более, велико: мы имеем в виду потребность в вооруженности, то есть в накоплении тех знаний, навыков и умений, которые позднее могут оказаться необходимыми для удовлетворения самых разнообразных потребностей. Самоценная потребность в вооруженности обнаруживается в раннем возрасте у детей в виде действий, не имеющих никакой иной цели, кроме тренировки двигательных координации и психофизического аппарата.
Кого не раздражало любимое чадо, бесконечно повторяющее одно и то же слово или фразу, кому не надоедали неутомимые прыжки на диванных пружинах или «катание» с высокой спинки кресла? Это, конечно, нельзя объяснить любознательностью (потребностью познания), поскольку одно и то же действие повторяется десятки и сотни раз, давно утратив для ребенка свою новизну. Это, несомненно, тренировка.
Потребность в вооруженности имеет две специфические разновидности: потребность подражания и потребность в игре. Первая из них связана с функционированием подсознания, вторая — сверхсознания. К области подсознания относятся сначала осознанные, а затем автоматизированные навыки, включая глубоко усвоенные социальные нормы и ценности, которые человек воспринимает как «голос совести», «зов сердца», «веление долга» и т. п. Но не только прошедший через сознание жизненный опыт наполняет подсознание конкретным содержанием. Имеется и прямой путь, минующий рациональный контроль сознания.
Это — имитационное поведение, подражание. Ребенок подражает авторитетным взрослым и сверстникам незаметно для себя, неосознанно, и потому их пример нередко формирует его личность в большей степени, чем обращенные к сознанию нравоучительные беседы о том, «что такое хорошо и что такое плохо».
Другая разновидность потребности вооруженности — потребность в игре — связана, как уже говорилось, с деятельностью сверхсознания (термин К. С. Станиславского). К сфере сверхсознания или твор- ческой интуиции относятся начальные этапы всякого творчества — рождение гипотез, догадок, озарений, причем при этом возникает совершенно новая информация, не вытекающая непосредственно из ранее накопленных впечатлений, опыта, знаний.
И в этом принципиальное отличие функций сверхсознания от деятельности подсознания.
Но так же, как подражание насыщает жизненным опытом подсознание, детская игра тренирует и обогащает интуицию.
Ведь игра детей бескорыстна, ее единственная цель — решение игровых, то есть творческих, задач. Это и делает каждого ребенка фантазером, первооткрывателем, творцом. Мотивируют же игру почти исключительно две потребности — познания и вооруженности. Они воплощают здесь принцип доминанты, описанный А. А. Ухтомским; ныне же можно Считать установленным фундаментальное по своему значению правило: деятельность сверхсознания (интуиции) всегда побуждается потребностью, устойчиво доминирующей над другими мотивами поведения данного человека.
Выше отмечалось, что внутри каждой из классификационных групп можно найти и потребности сохранения и потребности развития. Они являют собой диалектическое единство, лежащее в основе самодвижения живой природы, ее естественного развития. Признавая факт самодвижения, мы тем самым предполагаем факт его самодетерминации (самоопределения), поскольку в противном случае «самость» теряет смысл. Правда, многие ученые считают самодетерминацию свойством, присущим только высшим и наиболее сложным живым существам. «Свободный выбор...— пишет советский философ Д. И. Дубровский, — это особый тип детерминации — самодегерминация, присущая определенному классу высокоорганизованных материальных систем».
Но современное естествознание знает два источника детерминации поведения живых существ. Это либо врожденные формы поведения, определенные генетикой, либо индивидуально приобретенный опыт, обусловленный влиянием внешней (для человека прежде всего — социальной) среды, то есть воспитанием в широком смысле. Откуда же берется и что из себя представляет загадочное «третье», дающее основание говорить о самодетерминации?
Оно исчезает, как только исследователь пытается сколько-нибудь детально обсудить вопрос об источниках самодетерминации. В качестве примера приведем рассуждение американского психолога Р. Сперри — одного из первооткрывателей функциональной асимметрии головного мозге. «Принятие решений человеком не индетерминировано, но самодетерминировано. Каждый нормальный субъект стремится контролировать то, что он делает, и определяет свой выбор в соответствии со своими собственными желаниями... Самодетерминанты включают ресурсы памяти, накопленные во время предшествующей жизни, систему ценностей — врожденных и приобретенных, плюс все разнообразные психические факторы осознания, рационального мышления, интуиции и т. д.». Но ведь и память и структура потребностей («желаний»), присущих данной личности, детерминированы, как признает сам Сперри, врожденными задатками и «предшествующей жизнью».
При чем же здесь самодетерминация?
Считается, что поведение является тем более самодетерминированным (то есть свободным), чем лучше и полнее субъектом познаны объективные законы действительности. Но ведь в случае познания объективных законов поведение начинает определяться именно этой познанной необходимостью — именно она определяет выбор принимаемого решения. Какая уж тут «самодетерминация» и «свобода выбора»!
Налицо, таким образом, противоречие между объективной детерминированностью человеческого поведения и субъективно ощущаемой свободой выбора. Но это противоречие кажущееся, мнимое, ибо человек осознает далеко не все движущие им мотивы. Подчеркнем еще раз: поведение человека определяют его наследственные задатки и условия окружающей социальной среды (прежде всего воспитание), «скрытые» в подсознании. Науке неизвестен какой-либо третий фактор. Способный повлиять на выбор варианта поступка. Вместе с тем вся этика, и прежде всего принцип личной ответственности, базируется на признании свободной воли.
Отказ от признания свободы выбора означал бы крушение любой этической, нравственной системы. Вот почему эволюция, упрятав в подсознании часть движущих поведением мотивов, породила иллюзию свободы выбора.
Ощущение этой свободы и порожденной ею личной ответственности заставляет человека многократно и всесторонне анализировать последствия того или иного поступка, что делает окончательный выбор более обоснованным. Дело в том, что практическая мотивационная доминанта, непосредственно определяющая поступок («вектор поведения» по А. А. Ухтомскому), представляет собой некий гибрид главной доминирующей потребности данного человека (доминанта жизни или сверх-сверхзадача по К. С. Станиславскому) и той или иной доминанты, вызванной экстренно сложившейся ситуацией. Например, надо вступить в схватку с вооруженным бандитом, напавшим на женщину.
Реальная опасность для жизни делает доминирующей в данной ситуации потребность самосохранения, но ее удовлетворение вступает в конфликт с доминантой жизни — потребностью соответствовать определенным этическим эталонам (в данном случае — обязанность защищать слабого). Сознание (как правило, с участием подсознания) извлечет из памяти и мысленно «проиграет» последствия тех или иных действий. В борьбу мотивов включится воля — потребность преодоления преграды на пути к достижению главенствующей цели, причем преградой в данном случае окажется инстинкт самосохранения.
Каждая из этих потребностей породит свой ряд эмоций, душевная борьба между ними — это борьба между естественным для человека страхом и чувством долга, стыдом при мысли о возможном малодушии и т. п.
В данном примере нам важно подчеркнуть, что ощущения личной ответственности и личной свободы выбора тормозят импульсивные действия, диктуемые сиюминутно сложившейся обстановкой, дают время для оценки возможных последствий этих действий и тем самым ведут к усилению главенствующей потребности, которая оказывается способной противостоять ситуативной доминанте страха. Таким образом, тот или иной поступок определяют не сознание и не воля сами по себе, а их способность усилить или ослабить ту или иную из конкурирующих мотиваций.
Все это приводит к выводу о том, что ни одно из проявлений высшей нервной (психической) деятельности человека, будь то сознание, мышление, эмоции, воля и т. д., не могут быть поняты ни в общетеоретическом плане, ни в прикладном отношении, пока они не будут рассмотрены в их связях со сферой потребностей. Все пути исследования психической деятельности ведут к проблеме потребностей, «упираются» в нее.
Потребности представляют сегодня стратегический центр всего комплекса наук, занятых изучением человека. Без точного знания этих потребностей, их происхождения, формирования, трансформации, взаимодействия друг с другом, с сознанием и неосознаваемыми проявлениями деятельности мозга, с эмоциями и волей трудно рассчитывать на успешное решение таких задач, как научно обоснованное воспитание, предотвращение асоциального поведения, профилактика психических и психосоматических заболеваний.
Вот почему академик П. Л. Капица имел все основания утверждать: «К области общественных наук следует отнести и науку о высшей нервной деятельности человека... По мере развития науки о высшей нервной деятельности несомненно возникнут еще более тесные связи ее с общественными науками... Только на этой научной базе можно создать организации для правильного воспитания и обучения людей. Только на этой научной базе можно искать правильные формы организации труда и досуга человека. И главное, только на научной базе можно создать здоровую и эффективную структуру общества».
Опубликовано в журнале «Наука и жизнь», № 8, 1983 г.
