Игумения Митрофания. Уход из мирской жизни и духовный поворот

Игумения Митрофания. Уход из мирской жизни и духовный поворот.

Московская жизнь семьи состояла не только из удовольствий и развлечений. Мать, будучи глубоко верующим человеком, привила эту веру своим детям, которые находили время на посещение храма, ежегодно ездили в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру и в Воронеж — на поклонение святым мощам святителя Митрофана Воронежского. В Воронеже их принимал местный иерарх — архиепископ Антоний (Смирницкий; 1773-1846), выпускник Киевской Духовной Академии.

С ним Прасковья подолгу беседовала, слушала его отеческие наставления. Во время его архиерейства 11 декабря 1831 года произошло обретение нетленных мощей первого епископа Воронежского Митрофана и причисление его к лику святых. Преосвященный Антоний отличался благочестием, человеколюбием, милосердием, кротостью и мудростью, был непоколебимым столпом Православия. Его духовное наставничество повлияло на выбор дальнейшего жизненного пути Прасковьи. Весть о кончине архиепископа Антония (20 декабря 1846 года) стала для нее великой скорбью. Другим духовным наставником был великий иерарх Русской Православной Церкви, митрополит Московский и Коломенский Филарет (Дроздов) (1782-1867), с которым Прасковья познакомилась еще в 1838 году, когда святитель приезжал к ее больному отцу. Святитель Филарет, по существу, заменил Прасковье отца, он наставлял ее в духовной жизни и окормлял все свои оставшиеся годы. Еще одним ее наставником был протоиерей Сергий Терновский, духовник семьи, известный своей любовью к нищим.

Мать Прасковьи отличалась благотворительностью, любила помогать сиротам и бедным, принимала у себя бездомных, помогала оказавшимся в тюрьме. Она посылала дочь для раздачи денег заключенным, и та выполняла ее просьбы из послушания, хотя ходить туда очень боялась. С некоторыми заключенными Прасковья разговаривала, старалась облегчить их участь. По просьбе матери Прасковья отыскивала бедняков на чердаках и в подвалах, чтобы оказать им помощь. Всегда мать творила милостыню тайно от всех, один только святитель Филарет знал об этом и просил Прасковью хранить все в секрете, так как считал несохранение тайны преступлением, равным краже. «Сокровище, которое тщательно храните, должно быть сохраняемо и тем, кому вы доверили его хранить. Если он укажет вору, где оно лежит, он делается пособником в краже. Так и тайна, доверенная вам, тем паче родительницей, должна быть сохраняема вами, доколе открытие оной не будет потребно для прославления имени ее или же для некой другой нужды», — пояснял митрополит. И этого правила Прасковья старалась придерживаться в жизни всегда не только в отношении к матери, но ко всем, кто доверял ей свои душевные тайны.

Однажды, летом 1842 года, живя на даче в Останкине, Прасковья видела чудный сон: двух Ангелов в облаках, держащих над собой Тихвинскую икону Божией Матери. Проснувшись и услышав колокольный звон, она пошла в храм Святой Живоначальной Троицы в селе Останкине. Здесь, над входной дверью Прасковья увидела ту же картину, какую только что видела во сне. В этом храме и поныне сохранился придел во имя Тихвинской иконы Божией Матери. Этот сон Прасковья восприняла как особый знак. Через шесть лет она вспомнит о нем...

30 марта 1844 года скончалась крестная мать Прасковьи — графиня Наталья Александровна Зубова. Вскоре пришла весть, что 29 июля 1844 года от преждевременных родов вместе с новорожденным сыном Вильгельмом в Царском Селе умерла ее подруга детства и ровесница — ландграфиня Гессенская великая княгиня Александра Николаевна. Утраты близких людей огорчали, но заставляли задумываться о конечности и своей жизни. Отрадно было, что старший брат в 1845 году вернулся с Кавказа, сначала в бессрочный отпуск, женился во второй раз — на фрейлине Двора Ее Императорского Величества княжне Елизавете Борисовне Четвертинской (скончалась в 1874 году), а с 1848 года и совсем уволился с военной службы в чине подполковника. В отличие от Прасковьи ее сестра Аделаида была склонна к уединенному образу жизни, не любила светские развлечения, часто принимала монашествующих сборщиков пожертвований. Прасковья не любила слушать их речи, считая это пустой тратой времени. Она признавала только монашество, ведущее уединенную аскетическую жизнь.

Однажды, зимой 1848 года, к ним приехала очередная сборщица. Почему-то в этот день Прасковья подсела к монахине, чего раньше никогда не делала, и спросила, откуда та прибыла. Узнав, что она из Кирсановской Тихвинской Богородицкой обители Тамбовской губернии, Прасковья тут же вспомнила об останкинском сне и стала расспрашивать посетительницу. Та рассказала, что у них строится храм во имя Благовещения Пресвятой Богородицы и для этого храма еще ничего нет, да и средств нет тоже. Прасковья, неведомо почему, вдруг сказала, что она напишет для их храма все иконы, поставит иконостас и всю церковную утварь. Вскоре мать выдала на эти нужды первую тысячу рублей. Уже на другой день Прасковья с матерью и Аделаидой были у святителя Филарета. Митрополит благословил Прасковью на изучение искусства иконописи и велел ей перед написанием каждой иконы привозить ему на обсуждение ее эскиз. С тех пор Прасковья забросила верховую езду, ограничила свой круг общения, оставила занятия у И. К. Айвазовского, стала брать уроки иконописи и ежедневно посещать храм. Очень часто теперь бывала у митрополита Филарета.

Под его руководством она написала Тихвинскую икону Божией Матери, а затем, в течение года, еще около двадцати икон. Святитель любил беседовать с Прасковьей о духовной живописи, прочитывал некоторые места из Библии, которые Прасковья затем отображала в своих работах. Прасковья сдержала свое обещание — в конце 1849 года отправила в Кирсановский монастырь целый обоз с церковным имуществом общей стоимостью в несколько тысяч рублей серебром. В этот же период Прасковья познакомилась с монахиней Аполлинарией (Колычевой), дальней родственницей святителя Филиппа, митрополита Московского, переписка с которой помогла ей подготовиться к иноческой жизни. Прасковья стала посещать Московский Зачатьевский монастырь, келлию монахини Веры (Львовой, урожденной Головиной), которая впоследствии стала игуменией Покровского в Хотькове, Никитского и Новодевичьего монастырей, получала от нее полезные духовные наставления.

Постепенно жизненные позиции Прасковьи и Аделаиды сближались, вместе они пешком ходили на богомолье в подмосковные обители, посещали и другие монастыри. Время в мире было неспокойное, по Западной Европе прокатилась волна революций. В обществе, в том числе и российском, витали антимонархические настроения, возникали разного рода вольнодумные, нигилистические сообщества, тайные антиправославные общества и печатные органы, процветали сектантство и негласный атеизм. Вот тогда-то, во время очередной поездки в Воронеж, у гроба святителя Митрофана Прасковья дала обет поступить в монастырь. На этот шаг она получила в 1849 году благословение от знаменитого и почитаемого старца Киево-Печерской Лавры иеросхимонаха Парфения (1790— 1855), строгого подвижника и неустанного молитвенника, который велел Прасковье пока не оставлять мать и послужить ей до тех пор, пока не укажет Господь.

Прошло еще три года. Душа Прасковьи нетерпеливо рвалась уйти в монастырь. Возможно, что примеры ее знатных предков, возводивших на Руси храмы Божий и покинувших светский мир, о которых Прасковья слышала или читала, также могли подтолкнуть ее к такому решению. Сначала она хотела поступить в Кирсановский монастырь, о котором уже проявила заботу, но сестра уговорила поступить в Московский Алексеевский монастырь, который, к ее удивлению, по всем актам именовался Крестовоздвиженским Тихвинским Алексеевским монастырем, то есть, как и Кирсановский, был посвящен Тихвинской иконе Божией Матери. Прасковья провела втайне от матери переговоры со святителем Филаретом, с духовником протоиереем Сергием Терновским, игуменией Алексеевского монастыря Паисией, отложив поступление на конец 1852 года. Но вот однажды — это случилось 4 июня 1852 года, в день памяти святителя Митрофана, Патриарха Константинопольского, — Прасковью понесли лошади. Видя неизбежность смерти, она дала обет Богу, что если будет спасена, то немедленно поступит в Алексеевский монастырь. Лошади, наскочив вдруг на телегу, остановились, и Прасковья осталась невредимой.

16 июня 1852 года Прасковья навсегда надела платье черного цвета, бесповоротно решив немедленно уйти в Алексеевский монастырь. Мать в это время была на даче, ее подготавливали к этому событию Аделаида и отец Сергий, приехали некоторые родственники. Прасковья со слезами просила мать благословить ее на поступление в монастырь, обещая никогда не оставлять ее и оказывать свою помощь. Наконец баронесса Е. Д. Розен решилась дать свое согласие и благословила дочь иконой святителя Митрофана. С этой иконой А. Л. Дадиани (муж сестры Лидии) и отвез Прасковью в Алексеевскую обитель, где она была принята игуменией Паисией. Баронессе Прасковье Розен было всего 26 лет, когда она ушла в монастырь...

О Высочайшем соизволении на поступление Прасковьи в монастырь было сообщено ее матери в начале июля 1852 года министром Императорского Двора, генерал-фельдмаршалом, генерал-адъютантом светлейшим князем Петром Михайловичем Волконским (1776-1852). При этом император пожаловал на обустройство в монастыре 3428 рублей.