Из жизни Вифанской общины. С 1984 г. до наших дней

Гефсиманская обитель.
Из жизни Вифанской общины. С 1984 г. и до наших дней.

С 1984 по 1988 год обителью управляла матушка Феодосия (Баранова).

Из воспоминаний инок. Елены, Гефсимания 1998

В 84 году пришла к нам с Елеона матушка Феодосия. После смерти матушки Марии ее из Канады привезли в помощь матушке Варваре, на должность благочинной, но тогдашний начальник Миссии Антоний Граббе взял ее на Елеон и сделал там игуменией. Их игумения Тамара уже старенькая и немощная была, ушла на покой, вот вместо нее и поставили матушку Феодосию. Так что Гефсимания осталась без благочинной. Но как-то справились! Ну а после смерти матушки Варвары матушку Феодосию опять к нам перевели, и она, как зашла в ворота, так и говорит: «Вот я и вернулась домой ». Скучала, должно быть, по Гефсимании.

Пробыла она у нас тихо и недолго. Ничего не предпринимала. Разве что домик Хрипуновых сделала игуменской. Упокоилась почти внезапно, и никто не знал отчего. У нас тогда была группа русских паломников вместе с владыкой Виталием, духовным чадом которого она была. Матушка Феодосия пригласила владыку к себе на угощение, но он почему-то не пришел. Вечером она слегла в постель, три дня пролежала и на четвертый померла. Очень любила готовить и очень любила гостей. После ее смерти о. Алексей, наш начальник, вынес все угощения из игуменского домика, что она для владыки наготовила, и сестры три дня ели его. Вот и получилось, что поминки свои она сама же и приготовила. Она такая вся как бы домашняя была. Уютная, простая. И с вашим Окуджавой дружила. Частенько бывал он у нас в Гефсимании. Симпатичный такой, приветливый. Потом на ее могилку ходил.

Скончалась матушка Феодосия 03.10.88, в дни празднования Тысячелетия Крещения Руси. Похоронена на Гефсиманском кладбище.

С 1989 по 1998 год обителью управляла матушка Анна (Карыпова)

Из воспоминаний монахини Магдалины (с 1944 г. в обители), Гефсимания 1998

После смерти матушки Феодосии мы почти год без игумений были. Но в один августовский день наш начальник архим. Алексей сообщил за трапезой:« Подготовьтесь, завтра во второй половине дня приедет ваша новая игумения ». Наступило завтра. После обеда собрались мы возле нижних ворот, с хлебом-солью и волнением, ожидая свою новую матушку. Никто из нас тогда и понятия не имел, какая она из себя, и о. Алексей ничего о ней не рассказывал. Только знали, что она, как и он, тоже из «русских австралийцев». Ждем-пождем, уже стемнело, и тут автомобиль подъезжает, а из него начальник и матушка Анна выходят. Все остолбенели и лишь у сестры Елены непроизвольно вырвалось, да еще так громко: «И это наша новая игумения?'/» На что матушка Анна решительно кивнула головой, перешагнула за ворота и ничуть не тише сестры Елены ответила: «Д-а-а-а!» Конечно, мы были поражены. Привыкли ведь, что все наши игумений, если не старенькие, то, по крайней мере, хотя бы в летах. А эта, в нашем понимании, совсем ребенком была - ей тогда 27 лет было, а выглядела и еще моложе. Ну что тут скажешь, если средний возраст наших сестер в то время пожилой был. Так в недоумении посидели мы еще какое-то время у ворот, пока сестра Елена, до той поры бессменная келейница всех гефсиманских игумений, не объявила: «На все воля Божия - поживем-увидим!» - с чем и разошлись

Конечно, много воды утекло, пока игумения Анна по-настоящему нашей матушкой стала. Но спустя девять лет почти все наши сестры плакали, узнав, что она заболела и уже к нам больше не вернется.

Из воспоминаний игумений Анны, Гефсимания 1998

До сих пор с замиранием сердца вспоминаю свой приезд в Гефсиманию. Но неужели так оно все и было, как вы рассказываете?! ...Представьте себе, а ведь я сама этих подробностей и не помню, поскольку страшно тогда волновалась. И эта моя храбрость была кажущейся, от волнения. Перестала ли волноваться со временем? Не перестала, поскольку в Гефсимании вообще нет места покою.

Сестер обители всерьез обескуражил возраст их новой игумений, поскольку с возрастом, как правило, связывается и житейская мудрость, столь необходимая для матери большого семейства. Малоутешительным оказалось и то, что матушка Анна два с половиной года пробыла во Франции, в Леснинском монастыре, в свое время эвакуированном из России и сохранившем дух и традиции российских монастырей. Другими словами, игумения была для них человеком пришлым. И сложилась ситуация непростая для обеих сторон, и можно только догадываться, сколько скорбей тогда было пережито и сколько слез было пролито в красивом, но печальном Гефсиманском саду. Настроение обители расценивалось как консервативное. Насельницам отнюдь не хотелось каких бы то ни было изменений в однажды принятом и полвека культивируемом укладе их монастырской жизни.

Население как «верхней» так и «нижней» Гефсимании, желало жить по-старому, и все оставлять на своих привычных местах. Только матушка Анна расклада этого привычного знать не могла, имея вдобавок еще и свои собственные представления о монастырском укладе. И молодость помехой ей тут не стала. На поверку игумения оказалась крепкой молитвенницей и инициатором многих добрых начинаний: при ней стал возможным долгожданный ремонт крыши храма с позолотой его куполов и крестов; при ней обитель стала стремительно омолаживаться, и не только за счет ее единомышленниц из Австралии, но и паломницами из России, пожелавшими остаться в Гефсиманской обители. Матушка первой из обеих иерусалимских обителей, Елеонской и Гефсиманской, вместе со своей келейницей мон. Варнавой, совершила паломничество по России. И полюбила Россию, а Россия полюбила матушку Анну, став с той поры частым и желанным гостем Гефсимании. Когда же в 1998 году, по болезни, игумении Анне пришлось оставить обитель, молились за нее не только Гефсиманские сестры, но и множество россиян.

В середине восьмидесятых годов теперь уже прошлого столетия молодая «русская австралийка» Маруся Шмельц, служащая одного из государственных учреждений в Мельбурне, подает заявление о предоставлении ей долгосрочного отпуска. Получает его и отправляется в кругосветное путешествие.

Однако постепенно путешествие приобретает характер паломничества, поскольку христианские и православные святыни притягивают воспитанную в строго православном духе Марусю куда как сильнее, нежели светские достопримечательности. Поэтому оказавшись в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле, что неподалеку от Нью-Йорка, она с легкостью прибивается к нему, трудится на различных послушаниях и подумывает остаться при монастыре. И хорошо ей там, и она готова уже принять решение осесть на этом месте, если бы не одно промыслительное явление природы: внезапно закрывшие небо черные тучи, вскоре разразившиеся снежной бурей, чрез которую, как сквозь призму, Маруся увидела себя в пути к мерцавшему вдали свету. На следующий день она покинула Джорданвилль в направлении стран Средиземноморья. Конечной целью ей представлялась теперь Святая Земля.

Вскоре же, будучи на Синае, Маруся с группой паломников посетила скит при монастыре св. великомученицы Екатерины. Унылый двор, напоминавший площадь с низкими каменными клетями, трудно было бы назвать привлекательным. И тем нe менее, паломники, вступив на него, застыли в изумлении: где присутствует Бог, всегда есть чудо. Было оно и здесь - одинокий розовый куст с тремя большими алыми розами, пылавшими среди раскаленного серого камня. Рядом с чудом и, должно быть, охраняя его, стоял старый монах-грек. Повосхищавшись розами, паломники пошли на выход, и Маруся медленно замыкала это шествие. У самых ворот она оглянулась - старик приближался к ней, зажав в руке цветы, только что горевшие на кусте. Подойдя к ней, он взял ее правую руку, вложил в нее розы, добро улыбнулся, что-то быстро сказал по-гречески и пошел назад.

Из долгосрочного отпуска Маруся в Австралию так и не вернулась - осталась в Иерусалиме. Поначалу трудницей и послушницей Марией в Елеонском монастыре, а в 1993 году трудолюбивая, спокойная и рассудительная послушница Мария стала гефсиманской инокиней Варварой, в честь св. преподобномученицы Варвары, келейницы Вел. княгини Елисаветы Федоровны. Великим постом 1999 года она приняла постриг в мантию с именем Елисаветы, уже в честь самой святой Вел. княгини, и вскоре назначена игуменией Гефсиманской обители. Матушка Елисавета уже двадцать лет на Святой Земле. Ее отличительная черта, как игумений - дипломат и так же, как и матушка Анна, новатор. И средний возраст насельниц теперь не превышает сорока лет.

Дивны дела твои, Господи, ибо все три небесные покровительницы игумений Елисаветы, начиная с Марии Магдалины, мощами своими почивают в Гефсиманском храме.

Из бесед с архим. Нектарием, духовником Гефсиманской обители, 1997

В Иерусалиме я с 1967 года, а дотого почти 20 лет провел в американском Джорданвилле, в Свято-Троицком монастыре, где был и печатником, и садоводом-огородником, и регентом. На Святую Землю приехал по назначению Синода в помощники к начальнику Миссии, ну и как священнослужитель тоже. Получил две кельи - в Гефсимании и на Елеоне в гостинице. Ночевал преимущественно в Гефсимании, поскольку там служил, но на Елеон ходил каждый день, потому что там работал на огороде и в саду. По этому делу я всегда соображал. Мой отец был агрономом и с раннего детства приучал нас, детей, которых у него было четверо, к работе с землей.

Родился я на Украине, в 1904 году, вырос в Первомайске. Когда мне было лет 16—17 и я уже учился в учительской семинарии, в наш город из Киево-Печерской Лавры приехал иеромонах Варсанофий. В те годы движение обновленчества в церкви было очень сильным, а он был его страшным противником. И с людьми замечательно умел говорить и повести за собой тоже умел. И потянулись к нему многие, в том числе и наша семья, а я так и просто старался не отходить от него. Эта встреча и определила мое отношение к своему будущему: втайне я стал мечтать о монашестве. Но на деле до монашества оказалось еще очень далеко, ибо до него, начиная с моих неполных двадцати лет и на протяжении последующих двадцати, преследуемый за веру я мотался по советским тюрьмам и лагерям. В 24 году чекисты взяли меня прямо из церкви, где служил о. Варсанофий, и началось оно…

Первый раз отсидел в Херсонской губернии, затем в Полтаве, в Теликовских лагерях. Судили всегда закрытым судом. Обыкновенно - «тройка». Примитивно, зато блестяще отлажено - арест, предварительное заключение с допросами, суд «тройки» и приговор 3-5-8-10 лет. Отсидишь, и все повторяется сначала. Свой последний срок - пять лет - я отрабатывал в Беломорском лагере. И отец мой тоже не выходил из тюрем. Первый раз получил пять лет, но и их отсидеть не успел, как осудили еще на двадцать - за «откровенную» молитву в тюремной камере. Правда, в 50-х годах он все же получил амнистию, но я его так и не увидел, потому что в 44-м году, при отступлении немцев, ушел вместе с ними. Мать смог увидеть, но очень коротко. А больше никого из родни - ни братьев, ни сестры. Так и померли, не свидевшись.

Почему ушел? Когда освободился, была уже война с Финляндией. И я, понятно, должен был идти в армию. Но сознание того, что из себя представляет советская власть, которую мне предстоит защищать и насаждать в других местах, не позволяло мне этого сделать. Не мог служить безбожию. Скрывался. И не я один был такой. В конце концов нам, духовенству, помогли немцы и дали возможность эвакуироваться в Германию. Но не прямым рейсом, а поэтапно - через Польшу и Чехословакию. Добравшись до Братиславы, я некоторое время жил там и работал часовым мастером. Этому тонкому делу обучился в лагере. Вообще-то, по правде говоря, там-то я и научился мастерить по-настоящему - часы и очки были моим делом номер один. Все лагерное начальство чинилось у меня, и даже я смог кое-что заработать. Это во многом спасало.

К Русской Зарубежной Церкви присоединился в Германии. Во главе ее стоял митрополит Анастасий, находившийся в Швейцарии. В то время, спасаясь от коммунистических преследований, в Мюнхен из Закарпатья эвакуировался целый монастырь. И даже свою типографию с собой привезли - всем нам известную типографию Иова Почаевского из Владимирова. С ними я перебрался в Женеву к митрополиту Анастасию, а в 46-м - в Америку, в Джорданвиллъ. Но до этого, еще в Женеве, меня сделали дьяконом, и был постриг, на котором присутствовала Вел. княжна Татьяна Константиновна, будущая Елеонская игумения, матушка Тамара. И ее тоже постригали в Женеве, в Крестовоздвиженской церкви. К сожалению, я при этом не был, так как заболел туберкулезом - последствия нашего передвижения от Праги до немецкого Ульма, в результате чего я очень сильно простудился. Холодная осень, затем зима. Ночевали под открытым небом, зачастую на болоте, под тонюсенькими одеялками. Заснуть тяжело, поскольку холодно, а проснешься - и одеяло, и сам припорошены не то снегом, не то инеем - не разберешь. А днями бомбили американцы. Я шел с монахом Антонием Медведевым, будущим владыкой Антонием, архиепископом Сан-Францисским. Сам еще монахом не был, но был таковым по жизни, да и одевался по-монашески. Тащили мы с собой небольшую детскую коляску, где лежали наши святыни - книги, чаша и некоторая церковная утварь.

Много с собой и взять не могли и не утащили бы. Потом Господь помог, и в одной немецкой деревне получили лошадь с повозкой. Стало полегче. Да и подкармливали нас в Германии. Много добрых людей попадалось. Женщины в основном. Должно быть очень жалкий вид был у нас, вот и жалели. В это время и простудился. А уже в Швейцарии слег совсем. Тогда владыка Анастасий распорядился, и на средства монашеской общины меня отправили в санаторий, где и поставили на ноги. Откуда были средства? Зарабатывались. К примеру, печатали молитвословы и продавали. И другие работы. Монахи не сидели сложа руки. Вообще-то я несколько раз был при смерти. Думаю, что переболел всеми страшными болезнями, которые в мое время только существовали на свете. Что было? Тиф, испанская чума, туберкулез, инсульт, от последствий которого, думаю, уже не оправлюсь. Да всего и не упомнишь. А теперь вот и старческие немощи добавились - ревматизм, полиартрит да слепота с глухотой... Ну а если совсем честно, то сколько себя помню, всегда чем-то болел. Хотя Господь все же и довел до глубокой старости - уже 94-й год пошел.

Печально, что служить больше не могу - старческим рукам опасно Чашу доверять. Зато исповедников не убавилось, а прибавилось. Теперь много русских из России приезжают, особенно по большим праздникам. Приходят и к нам. Отличаются ли от зарубежников? Отличаются. Зачастую после их исповеди меня такое волнение охватывает, что потом заснуть не могу, и душа болью наполняется. Некоторые используют возможность поведать мне, старику, которого видят в первый и, должно быть, в последний раз, все, о чем приходскому священнику рассказать не решаются. А некоторые просто и не умеют исповедоваться и просят: «Батюшка, помоги наконец-то покаяться в грехах!» Вот и приходится их тому научать, что для старика уже тоже не просто. Однако нужно. Вообще перед праздниками всегда тяжелее, поскольку и своих сестер-исповедниц много. И в такие дни я отчетливо ощущаю, как легко теперь силы, меня покидают и как тяжело потом восстанавливаются. Но пока еще с Божией помощью восстанавливаются.

Земная жизнь Иисуса Христа длилась 33 года. И столько же лет потрудился во славу Божию на родине Спасителя архим. Нектарий. Бога и людей он любил не на словах, жил в мире со всеми и с самим собой, был безотказен для всех и доступен каждому, поэтому Господь тихо-мирно и упокоил его.

Отпевали дорогого батюшку 1 августа 2000 года, в праздник памяти преп. Серафима Саровского, на Елеонской горе, в Спасо-Вознесенском храме, неподалеку от которого он и захоронен. Похоронить себя батюшка мудро завещал в той обители, где суждено ему будет скончаться. На прощание с ним собрались все сестры Елеона и Гефсимании. И хотя день разлуки был очень грустным, духовные дочери о. Нектария не ощущали себя покинутыми. Их батюшка незримо оставался с ними и слышался в столь привычном для них назидании: «Ищите прежде всего Царствия Божия».