И судили их судьи неправедные

Дата публикации или обновления 01.02.2021
  • К оглавлению: книга «Елецкий Знаменский женский монастырь на Каменной горе».
  • Книга «Елецкий Знаменский женский монастырь на Каменной горе».

    И судили ихсудьи неправедные

    Иеромонах Геронтий, летописец Елецкого Знаменского монастыря завершил своё «Историческое описание...» в 1894 году. Этой датой и ограничиваются наиболее подробные сведения о жизни обители на Каменной горе рубежа веков XIX и XX.

    На тот год в стенах монастыря искали спасения 310 насельниц: 254 и 54 монахини, руководимые казначеей и настоятельницей в сане игумений. Их молитвами и трудами, а потом — тех, кто пришёл им на смену, обитель процветала духовно и благоустраивалась в полном благополучии ещё почти четверть века.

    К началу XX века елецкий Знаменский девичий монастырь представлял собой большой жилой поселок с двумястами деревянными домами.

    Вот как описывает монашеский «городок» на Каменной горе В. И. Немирович-Данченко: «Каждый дом строили не по общему плану, не на один раз для всех утвержденному рисунку, а как хотелось его хозяйке. То узенький, в два этажа, по два, по три окна в каждом, то низенький и длинный, то с высокими, острыми, то пологими крышами. И всякая клетушка чувствует свою соседку локтем. Постаревшие — осесть, покривиться не могут — рядом стоящие крепко держит их под руки. Каждый домик в свою краску расписан: голубые, зеленые, красные, серые, бревенчатые, тесом обшитые — но все с крылечками в наружу, то под пестрым навесом, то совсем простенький. Между ними несколько побольше и пощеголеватее, железом крытые с рядами окон, закрывших свои ставни, точно заснувших, низко опустив веки. Перед некоторыми — палисадники».

    До 1914 года обителью управляла игумения Рафаила, сменившая матушку Валерию, а по блаженной ее кончине обязанности настоятельницы возложены были на монахиню Антонию (Криворотову), возведенную в сан игумений.

    Но вот грянула революция, а за ней и гражданская война. К власти пришли и утвердились безбожники-большевики.

    На Знаменский монастырь обрушились гонения. Формально он был упразднён и в большевистских документах теперь именовался «бывшим».

    На деле же поредевшая, но всё же сохранившаяся община монахинь продолжала иноческое житие на Каменной горе. Сохранялась в прежнем порядке и богослужебная жизнь обители. Видя всё это, тем не менее, в славном своею набожностью Ельце коммунисты не прибегли к немедленным насильственным действиям по разгону почитаемой обители, многие насельницы которой были из коренных ельчанок, а действовали как-бы исподволь.

    В июне 1918 года попытались обвинить знаменских матушек то ли в соучастии, то ли в сочувствии «Аргамачскому бунту» - стихийному выступлению части ельчан против грабежа священнослужителей. Тогда же, в августе, направили в монастырь продотряд, прибывший из Москвы. Но даже А. А. Чернобаев, автор книги советского времени «Продотряд», прославляющей массовые грабежи хлеба в Елецком уезде, признает, что добыча москвичей составила лишь «десятки мешков». А ведь это был хлеб припасенный для пропитания трех сотен насельниц!

    Но и лишенные запасов продовольствия, матушки Каменногорья в смиренных молитвах пережили последовавшие за грабежом от имени власти голодные дни, не оставленные милостью Божией и заботой благотворителей из мирян, которые даже в те суровые дни не забывали о гонимых молитвенницах.

    В 1919-ом на упорно сохранявших монашеское общежите Знаменских монахинь воздвигли новую политическую напраслину — их обвинили в поддержке «мамонтовцев», на несколько дней занявших Елец. Но обвиняли как-то неактивно и, в итоге, для «советов» безрезультатно. Еще через год, в 1920-ом, большевистские ячейки попытались развернуть «массовую» кампанию от имени трудящихся с требованием разогнать остающихся в обители монахинь, а здания забрать под городские нужды. Но трудящиеся поддержать большевистских запевал отказались и кампания была свёрнута.

    Тем более, что, по документам, монастыря не было, а бывшие его насельницы трудились на благо нового государства и его защитницы — доблестной Красной Армии. Как позднее вспоминала монахиня Маврикия (Лютикова): «В 1919, с ликвидацией мужского монастыря в Ельце, в газетах и так, по народу, был разговор о том, что закроют и наш монастырь, но потом Губодежда дала наряды на пошивку белья для Красной армии, плетение веревочной обуви. Нам дали продукты, и мы остались в монастыре». Так что некоторое время монастырь хоть и всячески утесняли, но всерьёз не трогали. А вот с окончанием Гражданской войны отпала и необходимость в трудах монахинь. Так что с приходом 1922 года ситуация вновь начала накаляться. Со дня на день ожидали сестры изгнания с Каменной горы. В тиши келий слышны были скорбный плач и стоны, в храме служили молебны о сохраненини монастыря. Но, оказалось, что роковое время для Знаменской обители еще не пришло.

    — В 1922 году был слух о закрытии монастыря, были разговоры об этом, но потом, когда нам привезли работы, про это забыли и обрадовались, что будем жить по-прежнему, - так рассказывала позднее о пережитом в те дни насельница Каменногорья Устиния Суханова.

    Спасло обитель следующее: после долгих размышлений и обсуждения на совете старших монахинь, игумения Антония, при поддержке настоятеля Знаменского храма проиерея Владимира Кавказского, благословила монахиню Маврикию на организацию артели из бывших насельниц обители. И таковая артель была зарегистрирована в отделе кустарной и мелкой промысловой кооперации при Орловском Губсовнархозе и Губземотделе за № 1087 от 4 августа 1922 года. При этом сторонницы этого нововведения подчеркивали, что причиной организации артели, или, как ее еще называли— «союза», была исключительно «материальная сторона», заявила позднее на следствии матушка Маврикия. Артель организовывали за тем, чтобы «не лишиться квартир, меньше платить за них, так как членам артели была скидка от власти».

    И все же многие сестры не поддержали это хоть и вынужденное, но в чем-то добровольное начинание, заметно отличавшееся от принудительного, по сути, труда «на Красную Армию». Противницам новшества оно показалось противоречащим монастырскому уставу.

    — Монашеский устав не позволяет нам участвовать в артелях и союзах, - заявляла, в частности, Мария Нагавкина, духовная дочь епископа Елецкого Николая (Никольского), известного своим не приятием любых, даже и вынужденных отступлений от церковных канонов и уставов и немало за то претерпевшего от Советской власти.

    И голос матушки Марии был не единственным. Из 300 насельниц только около 160 согласились трудиться в артели.

    Потом открылся в 1926 году «второй союз» — «по вязанию кружев, пряже пуха и другим работам», влившийся в Елецкий союз кружевниц. Это еще более углубило несогласие между сестрами. Был тут и момент материальный — члены артели за квартиру платили по 9 копеек, а «отказницы» — по 38, и вновь поднятый уставной. Тем более, получая скорбные сведения о гонениях на монашествующих со всех концов России, матушки переставали верить в то, что артель спасет их от разгона.

    — На самом деле другие монастыри такие союзы не спасли. Я и другие не вступали в этот союз, потому что не дело монашеское вступать в союзы, так как пришли молиться — значит, молись, — такой позиции придерживалась, например, монахиня Мариамна (Селиванова).

    И все же, месяцы тревог, перемежающихся надеждами, складывались в годы, а монастырь сохранялся. Артель трудилась и кормила насельниц, позволяя жить общине по прежнему уставу. «Все осталось по-прежнему — устав, в церкви монастырский порядок, постриги в схиму и прочее», - по словам благочинной Софьи (Ершовой). В первые «советские» годы открыто совершались постриги, как и раньше, в церкви, за службой. В 1923 году, например, малый или рясофорный постриг, по свидетельству Елены Похачевой, приняли сразу 10 человек.

    А вот в последние годы постриги обычно совершались тайно. Как явствует из материалов дела, возбужденного против руководства Каменногорской общины весной 1929 года, 16 июля 1928 года иеромонах Ювеналий (Булгаков) перед смертью, 16 июля, постриг в схиму умиравшую монахиню Елену (Елизавету Похачеву). Как сообщила матушка Мариамна: «Делалось это в келье, а не в церкви, потому что боялись делать открыто».

    Руководили обителью до последних ее дней «игумения Антония, благочинная София, казначея Гавриила, уставщица по церкви - Юлия» при духовной поддержке Знаменских священников отцов Владимира Кавказского и Исидора Павлова, служивших в монастырской церкви с 1905 и 1917 годов, соответственно. Так, хотя «сама игумения всем указывает, что она к монастырю отношения не имеет», «без благословения ее ничего не делается». В церкви сохранялось облачение настоятельницы и ее место, как игумению матушку Антонию поминали за службой.

    И постепенно Знаменская обитель, в немалой степени остававшаяся островком прежнего церковного благолепия, становится центром религиозной жизни для тех, кто сохранял верность Патриаршему престолу, во всё более и более насильственно атеизируемом Ельце. На это не могли не обратить внимание «компетентные органы».

    Впервые репрессивные меры к руководству монастыря попытались применить в 1924 году. Игумения Антония и настоятель Знаменского храма протоиерей Владимир были арестованы и отправлены в Орел, где до суда находились в тюрьме. Дело их Орловский губернский суд рассмотрел 23 июня 1924 года. Приговор был, видимо условный, так как арестованных из под стражи освободили и они вернулись в монастырь. Но в каком состоянии! По воспоминаниям письмоводительницы Юлии Ильиной, мать-настоятельница «возвратилась из заключения из г. Орла нервноразбитой и совершенно неспособной к управлению в монастыре»...

    Меж тем наступали времена, несшие еще более тяжкие испытания для и без того уже бывшей не слишком согласной Каменногорской общины. Времена, требовавшие огромных сил, прежде всего духовных, от руководства монастырем — этим кораблем, с осторожностью лавирующим меж скал угроз со стороны властей и искусов от все новых расколов и их столь убедительно вещающих глашатаев. Обновленчество как видно из документов, руководство обители не затронуло. Но и среди тех, кто следовал за Святейшим Патриархом Тихоном (Белавиным) вскоре по смерти святителя согласие было нарушено.

    29 июля 1927 года Заместитель Местоблюстителя Патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский) совместно с членами Синода выпустил «Послание к пастырям и пастве» [так называемая «Декларация 1927 года» — А. М.], в которой говорилось: «...Нам нужно не на словах, а на деле доказать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к Советской власти, могут быть не только равнодушные к Православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его... Мы хотим быть Православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи - наши неудачи...». Через некоторое время, 21 октября, последовал указ о поминовении властей по формуле: «О богохранимой стране нашей, о властех и воинстве ея, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте».

    Более того, как отмечает М. В. Шкаровский в книге «Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви», на деле «Заместитель Патриаршего Местоблюстителя допустил вмешательство гражданских властей в кадровую политику: проведение епископских хиротоний с согласия государственных органов, перемещение архиереев по политическим мотивам (за несколько месяцев было перемещено около сорока архиереев), замещение кафедр осуждённых епископов и т. п.». Что и вызвало серьезнейший раскол среди православного духовенства.

    Во главе наиболее непримиримой оппозиции митрополиту Сергию встал митрополит Ленинградский Иосиф (Петровых), почему движение и было названо «иосифлянством». И «вторым по значению после Ленинградской епархии районом распространения иосифлянского движения стала территория огромной Центрально-Черноземной области, включавшей нынешние Воронежскую, Липецкую, Тамбовскую, Белгородскую и Курскую, где возникло так называемое «буевское» движение»...

    В послании к духовенству и мирянам Воронежской епархии от 9/22 января 1928 года епископа Козловского Алексия (Буя), на которого было возложено управление Воронежской епархией, говорилось: « Своими противными духу Православия деяниями митрополит Сергий отторгнул себя от единства со Святой, Соборной и Апостольской Церковью и утратил право предстоятельства Русской Церкви... Высокопреосвященнейшего Иосифа (Петровых) избираю своим Высшим духовным руководителем...». Так началась «буевщина», которая охватила около сорока районов Центрально-Чернозёмной области.

    И уже 17 марта в Воронеж приехал из Ельца священник Сергиево-Владимирской церкви о. Сергий Бутузов. Как сообщает М. В. Шкаровский, «он встречался с еп. Алексием и переписал у него иосифлянские воззвания и послания. Вскоре еп. Алексий прислал в поддержку Бутузову игум. Питирима (Шуйских), который помог в организации монашеской общины при Владимирской церкви, а затем и в отделении от митр. Сергия расположенного вблизи Ельца Знаменского монастыря».

    Правда, на основе известных нам документов мы не можем говорить о безоговорочной подержке «иосифлян» со стороны Знаменской общины.

    Понятно, что сторонникам епископа Алексия явно не пришлось долго уговаривать матушек-противниц артели, даже в житейских, вроде бы, мелочах не желавших быть «лояльными» к всячески утеснявшим их «советам».

    Известно, кстати, что ещё до того большим авторитетом среди « отказниц» пользовались духовные дочери отличавшегося резким неприятием новой власти владыки Николая (Никольского), с 9 октября 1921 до 19 июля 1926 бывшего епископом Елецким, викарием Орловской епархии. О том, сколь сильно уважали его в Знаменском монастыре говорит, например, то, что, по кончине преосвященного Николая, именно здешние монахини переписывали и распространяли рукопись под названием «Житие Епископа Елецкого Николая», в которой жизнь и смерть владыки, последовавшая в 1928 году, представлены «как сплошные мучения от советской власти».

    А потому вовсе не случайно определенная часть Знаменских монахинь действительно поддержала епископа Алексия. Его горячие проповеди нашли в стенах Каменногорья благодарных слушательниц. Тем более, что он уже в мае 1928 был выслан из Воронежа и с 20 мая проживал в Ельце, вплоть до ареста 7 марта 1929 года.

    Возможно, первоначально и руководство обители, претерпевшее тюремное заключение за свои убеждения, сочувствовало противникам декларации митрополита Сергия. Во всяком случае, нет сведений о том, что игумения препятствовала проведению постригов сторонниками епископа Алексия. «В бытность мою в монастыре постриг от иеромонаха Питирима, находящегося в общении с епископом Алексеем, приняли Бутова Екатерина, Ольга, Елена, Мария, Александра и Анастасия Головина», — рассказывала монахиня Тихона (Дорогавцева). Но с появлением епископа Алексия в Ельце разногласия из-за отношения к политике Заместителя Местоблюстителя Патриаршего престола внутри обители, видимо, обострились и в итоге каждой из насельниц пришлось четко заявить о своей позиции.

    Из показаний на следствиии явствует, что с весны 1928 года наиболее горячие сторонницы епископа Алексия с Каменного-рья перестали посещать Знаменский храм и ходили на службы в Сергиево-Владимирскую церковь. «[С весны 1928 года - Л. М.] начала посещать Сергиевскую церковь в Черной слободе. Причины - религиозные убеждения... Священники отец Владимир и отец Исидор решили вступить в артель, во главе которой была Лютикова (Маврикия). Все это заставило нас уйти от канонического общения с этими священниками», - сообщила Мария Нагавкина. За лето число посещающих Сергиево-Владимирскую церковь еще выросло. Некоторые матушки даже переселялись с Каменной горы в общину, образовавшуюся при этом храме.

    Как показала, отвечая на вопрос следователя, мать Тихона: «1 сентября я выехала в Черную слободу, в Сергиевскую церковь, где служит епископ Алексей, а раньше - священник Бутузов [о. Сергий Бутузов 21 июля 1928 был арестован - Л. М.]». Всего, по показаниям матушки Тихоны, в Сергиево-Владимирскую церковь из монахинь ходит «человек 15», что конечно, было явным преуменьшением, обусловленным обстоятельствами «разговора».

    О попытке затушевать действительную ситуацию и не привлекать к ней внимание следствия говорит, в частности, и ее заявление, что она, якобы, с ними плохо знакома, а потому и припомнить никого не может.

    А вот опубликованные не так давно воспоминания рясофорной инокини Юлии (Ильиной) дают возможность взглянуть на упомянуты выше события с точки зрения тех Знаменских монахинь, которые последовали не за опальным епископом Алексием, а за руководством монастыря: «Приблизительно в 1927 году в город Елец прибыл на жительство бывший викарий Воронежской епархии епископ Алексий Буй, вынужденный оставить свою кафедру ввиду того, что он стал в оппозицию каноническому возглавлению Русской Православной Церкви в лице митрополита Сергия. Как лично, так и чрез приехавших с ним лиц (иеромонахов), он начал привлекать к себе сестер местного монастыря и мирских, внушая им мысль о неправославии всех тех, кто следует за митрополитом Сергием, подписавшим "декларацию". Кроме того, епископ Алексий, совершенно не стесняясь канонами, позволил себе вмешиваться в местную церковную жизнь, постригая в монашество многих из своих последовательниц».

    Но даже и это, «антибуевское» по сути, воспоминание о событиях тех лет, лишь подтверждает влияние, которое имел мятежный епископ [канонизированный в 1981 году Русской Православной Церковью Заграницей — Л. М.] на православный Елец.

    А вот противостоял ему, терпеливо разъясняя глубинный смысл новой церковной политики, внешне столь раздражающе «просоветской», архиерей не менее известный в истории Православия тех смутных и страшных лет — епископ Василий (Беляев), как показали исследования последних лет, не вполне правомерно выступивший в 1927 году посланником томившегося в заключении Местоблюстителя Патриаршего престола священномученика митрополита Петра (Полянского), а затем вступивший на Елецкую кафедру.

    Тем не менее, сыграв важную роль в поддержке позиции митрополита Сергия, епископ Елецкий Василий и далее твердо стоял на этой позиции. В воспоминаниях Юлиии Ильиной говорится: «Преосвященный Василий почти ежедневно служил по церквам города Ельца и в произносимых им проповедях касался и деятельности епископа Алексия Буя - разъясняя верующим неканоничность и мятежный характер оной. За это свидетельство об истине Преосвященный Василий подвергался яростным нападкам со стороны отпадших от послушания законному Церковному Священноначалию».

    Противостояние в Ельце двух авторитетных архипастырей, бывших выразителями непримиримо-противоположных в те дни подходов к отношениям с безбожной властью, а значит — и к судьбе Церкви Православной на Руси, не могло не сказаться, и, естественно, сказалось негативно на согласии в и без того уже бывшей недружной Знаменской общине. Как видно из материалов следствия 1929-го, благочинная, мать София, «в последние годы» только и делала, что улаживала раздоры насельниц. А тут еще власть начала новое наступление на Каменную гору.

    Кампания эта хорошо прослеживается по страницам газеты «Красное знамя», в то время — органа Елецкого окружкома ВКП (б), окрис-полкома и окрпартбюро. Как и положено, уже в 1928 году закрытия монастыря потребовали «простые рабочие». Первыми выступили типография и механический завод.

    6 января 1929 года «Красное знамя» сообщило, что также и «собрание рабочих спиртоводочного завода единодушно высказалось за закрытие женского монастыря и организацию в нём рабочего посёлка». «Кто следующий?», - без обиняков ставила вопрос партийная газета.

    Следующими подали голос 120 «в большинстве домохозяек», пришедших в центральную библиотеку на лекцию «Женский монастырь и его вредная деятельность». Они единогласно вынесли постановление «просить горсовет разогнать осиное гнездо поповства, укрепившееся за стенами монастыря». В первых числах февраля, по сообщениям на страницах окргазеты, за закрытие обители проголосовали союз СТС, рабочие Елецкого элеватора, мельниц №107 и №108. Черту подвела публикация в №49 «Красного » за 1929 год подборки информации на антимонастырскую тему под общим заголовком «Классовый враг в рясе наступает», с приложением фотографии Знаменской обители. В комментарии к подборке, написанном автором, скромно укрывшимся за псевдонимом Т., подводился итог газетной кампании и, в заключение, насельниц обвиняли в самогоноварении и непристойном поведении (!).

    Дальше, как говорится, идти уже было некуда. Но власть, соблюдая внешние приличия, не торопилась. Решили повременить до перевыборов местной власти. Выборы благополучно состоялись. И вот в №56 «Красного знамени» было изложено решение, принятое на заседании президиума Елецкого городского Совета, состоявшегося 3 марта 1929 года: «Имея в виду настойчивые требования трудящихся и части неорганизованного населения, внесенные в наказ горсовету, президиум горсовета постановил выселить монашек из занимаемых ими помещений бывшего женского монастыря, передав последние под рабочий городок и возбудить ходатайство перед окрисполкомом о занятии монастырской церкви под дом культуры».

    Окружной исполнительный комитет, естественно, прислушался к президиуму горсовета и «на основании общих собраний избирателей и требований неорганизованного населения окрисполком признал необходимым закрыть Елецкий женский монастырь, жилищную площадь использовать под квартиры рабочих, а церковь - под культурно-просветительное учреждение». О чем «Красное знамя» и известило своих читателей 20 апреля 1929 года.

    Впрочем, еще до принятия официального решения о передаче монастырских помещений под жилье для горожан сюда уже активно подселяли мирян, отбирая кельи у Каменногорского сестричества. Как показал один из свидетелей в деле против монахинь Каменногорья: «Я переехал на квартиру в бывшем монастыре в декабре 1928 года. Дом 2-х этажный. Внизу монашки живут».

    Вот таких-то «квартирантов» и использовали для организации материалов, позволивших возбудить против Знаменских монахинь уголовное дело.

    Особенно постарался один молодой учитель-коммунист, многостраничный донос которого, фактически, стал основой для начатого в январе 1929 года предварительного следствия, а затем был, в основных своих положениях, повторен в обвинительном заключении.

    По весне 1929 года последовали аресты. И 4 марта 1929 г. возбуждено было «Дело №28 по обвинению гр. Криворотовой Феланиды Николаевны, Лютиковой Марии Ивановны, Ильиной Юлии Ивановны, Рязанцева Ивана Алексеевича и Кавказского Владимира Павловича». Всего в рамках этого дела привлекались 15 человек, но осуждены были лишь вышеуказанные.

    Обвинили их в том, что «...эти лица, являясь руководителями Елецкого женского монастыря, прикрываясь созданной ими же Артелью вышивальщиц из монашествующего элемента, вели антисоветскую агитацию с использованием религиозных предрассудков населения, что выразилось в создании группы в монастыре, проводящей работу по удержанию монастыря от его ликвидации, пострижении монахинь, разлагающем влиянии на детей». Последнее обвинение, взятое из доноса упомянутого учителя-коммуниста, ярко иллюстрирует ту атмосферу травли, которая создавалась безбожниками вокруг обители. За суровым официозом обвинения на самом деле — масссовое проявление милосердия со стороны сестер, призревавших в голодные 1920-е как своих малолетних родственниц, так и просто сироток, остававшихся без крыши и куска хлеба и, вполне естественно, наставлявших воспитанниц в духе и истине.

    Признанные виновными Особым совещанием при коллегии ОГПУ 31 мая 1929 года настоятельница Каменногорской обители игумения Антония (Фелонида Криворотова), начальница артели - монахиня Маврикия (Мария Лютикова), письмоводительница и уставщица - рясофорная инокиня Юлия Ильина, настоятель Знаменского храма — протоиерей Владимир Кавказский и председатель церковной общины Иван Рязанцев приговорены были к 3 годам высылки каждый. А церковь обители была закрыта за два дня до этого скорого и неправедного судилища — 2 мая 1929 года.

    А. Н. Доценко, в процессе подготовки своей работы «Святые лики над Ельцом», записала со слов старожилов такое предание о судьбе «последней настоятельницы монастыря Антонии»: после закрытия монастыря в 1929 году матушка Антония была арестована и выслана из Ельца, но через несколько лет вернулась назад. В конце 1930-х годов ее вновь арестовали и на этот раз вместе с другими монахами и монахинями расстреляли. Принявшая мученическую смерть за веру, настоятельница была похоронена на старом городском кладбище неподалеку от Казанской церкви.

    Иную версию мученической кончины игумений Антонии поведала елецкая старожилка 86 лет В. М. Полева. По рассказам, слышанным Валентиной Михайловной от непосредственных свидетелей, игумения Антония вела подвижническую жизнь. И категорически отказалась отказалась покидать обитель по своей воле, сказав: «Я своими ножками в монастырь пришла и обратно своими ножками из монастыря не уйду». Тогда представители властей, буквально волоком, разбив старице в кровь голову, стащили ее по высокой каменной лестнице со многими ступенями, ведущей с монастырской горы вниз, к святому источнику. В завершение всего тащили «в участок» по каменистым городским мостовым, привязав к лошади. От полученных побоев настоятельница скончалась и была похоронена на городском кладбище.

    Очевидно, что оба предания сходятся в одном - кончина последней настоятельницы Каменногорья была мученической. Но вот документальные подтверждения тому пока неизвестны.

    В частности, нет сведений о повторном осуждении игумений Антонии. К тому же мы знаем, что тела осуждённых и расстреляных в тюрьмах для похорон не выдавались, а захоранивались в общих тайных могилах. В том же Ельце, где в местной тюрьме на самом деле «работала» расстрельная команда, погребение казненных проводилось в обычном для тех лет порядке. В подтверждение того, что ельчанам в 1930-е годы это было хорошо известно, приведем слова бывшей Знаменской монахини Акилины: «многих батюшек и иже с ними забрали позже, одних выслали, других расстреляли прямо в Ельце. Рядом с городом выкопали ров, и там всех положили»...

    В то же время, предание, сообщенное В. М. Полевой, видимо, заслуживает большего внимания. Хотя и здесь присутствуют преувеличения, характерные для передачи устной традицией воспоминаний о событиях, отделенных от настоящего времени изрядным временным промежутком, а также свойственные специфике «житийных» рассказов. Все-таки речь идет о 1930-х годах, когда любые расправы, даже самые жесточайшие, производились строго в рамках «социалистической законности».

    Но вот грубое обращение, даже избиение старицы милицией, вполне могли, как говориться, иметь место. Тем более, если матушка Антония, действительно, заявила о своем твердом нежелании когда-либо добровольно покинуть стены обители. А такое быть могло. Тем более, что еще по осени 1929 года последняя настоятельница Каменногорья оставалась в Ельце, предположительно, в своей келье.

    Согласно архивным документам «дело Криворотовой» было пересмотрено 3 сентября 1929 года и ее высылку отложили до выздоровления. Ведь состояние здоровья ее еще весной, во время следствия, согласно прилагаемому к делу свидетельству тюремного врача, было весьма тяжелым, на грани жизни и смерти. Так что, если «органы» силой решили поторопить исполнение приговора, пожилая, ослабленная многими болезнями игумения Антония просто не пережила бы сколько-нибудь грубого с ней обращения. А потому и могут отсутствовать документальные свидетельства. Из-за смерти старицы неприглядную историю, естественно, постарались бы замять...

    Не избежали ареста и инокини, еще в 1928-ом отделившиеся из-за возникших разногласий от общины-артели Каменногорья, а после окончательного разорения Знаменской обители бежавшие в соседний Задонск и вскоре разделившие здесь горькую судьбу единомысленных им последних насельников Богородицкого монастыря, также бывших приверженцами епископа Алексия (Буя).

    Елецких инокинь арестовали в Задонске 28 сентября 1929 года, объявив участницами «контрреволюционной группировки», созданной последним настоятелем Задонского Богородицкого монастыря архимандритом Никандром (Стуровым). Ельчанки Мария Семёновна Нагавкина и Александра Филипповна Бобровская были осуждены к заключению в концлагерь сроком на 5 лет с конфискацией имущества. А ещё одной бывшей Знаменской монахине — Елизавете Ивановне Бабёнышевой, дочери острогожского помещика, несмотря на дворянское происхождение, 5-летний срок в лагере заменен был высылкой на 5 лет в «Северный край» с конфискацией имущества.

    Те же знаменские насельницы, что избежали ареста и суда в самом начале 1930-х, также далеко не все окончили дни свои в мире. Вторая волна, причем, куда более жестоких гонений, обрушилась на них в грозном 1937-ом.

    Сотрудником Государственного архива Липецкой области, членом комиссии по канонизации Липецко-Елецкой епархии В. Б. Поляковым на основании следственных дел, хранящихся в фондах архива еще в конце1990-х годов был составлен «Алфавитный список репрессированных в годы Советской власти священно- и церковнослужителей», вошедший в «Книгу памяти жертв политических репрессий Липецкого края», увидевшую свет в 1997 году. К сожалению, в «Списке...» обычно не упоминается, к какому именно монастырю принадлежала та или иная репрессированная в 1930-х годах инокиня. Но, как показала проведенная в архиве выборочная проверка (просмотрено 5 дел 1937-1938 гг.), формулировка «проживала в г. Ельце, монахиня», в сочетании с местом рождения в Ельце или в относительной от него близости, с большой степенью вероятности свидетельствует о принадлежности именно к Каменногорской иноческой общине.

    Следовательно можно считать, что в 1937-1938 годах были осуждены еще 25 бывших Знаменских монахинь, так и не покинушие Ельца. Все эти матушки проходили по одной и той же «контрреволюционной» статье 58-10, сроки получали от 8 до 10 лет, а Матрена Сидорова постановлением тройки УНКВД по Орловской области 22 декабря 1937 года приговорена была к расстрелу. Причем, вина последней, обвиненной еще и в террористических намерениях, была разве, что в несдержанности. На предложение купить облигации Госзайма Сидорова ответила не по времени прямо и категорично: «Для большевиков и Советской власти у меня денег нет»

    Меж тем монастырские кельи были отданы под квартиры нуждающимся ельчанам. Опустошенный храм занял на несколько лет клуб, а потом величественная церковь, некогда столь украшавшая Каменную гору, была попросту взорвана и на долгие десятилетия обращена в гору строительного мусора.

    Издание «Земля Липецкая» приводит следующие сведения об этом кощунстве: «в 1934 году разрушили церковь Знамения». А согласно цитируемому А. Н. Доценко рассказу ельчанки Е. И. Павловой, дочери бывшего Знаменского священника Исидора Павлова, после закрытия монастыря главный храм обители разрушали дважды. Вот только точных дат Павлова не помнит. «Разрушители хотели взять с храма кирпич, да весь кирпич рассыпался на куски, так что поживиться им не пришлось. Окончательно разрушали храм уже во время войны...

    Это сделали люди в военной форме, которые подорвали здание. Дым рассеялся, а стен как не бывало». Причем, Елена Исидоровна уверена, что это не были немцы. Когда они стояли на Каменной горе, храм оставался в довоенном состоянии.

    Также по воспоминаниям Е. И. Павловой, во время первого разрушения храма иконы забирать не разрешили, между тем икон и утвари было очень много. Их куда-то вывезли. Но о. Исидору все же удалось тайно вынести два святых образа: Спасителя в терновом венце и икону Божией Матери. Эти спасенные святыни Павловы впоследствии передали в церковь во имя Казанской иконы Божией Матери и в Вознесенский собор. С учетом того, что о. Исидор был арестован в 1935 году, видимо, речь идет как раз о 1934 годе...

    Далее: Восстающий из руин
    В начало



    Как вылечить псориаз, витилиго, нейродермит, экзему, остановить выпадение волос