Истоки становления обители

Книга «Белогорская обитель».

Истоки становления обители

Истоки становления обители на Белой горе уходят во времена более чем столетней давности. Идея возникновения связана с неустанной борьбой Русской Православной Церкви против раскола. Об этой непримиримой борьбе мы еще не раз упомянем в этой книге.

Известно, что Урал издревле являлся прибежищем старообрядцев. Здесь, на отрогах Уральских гор, покрытых густыми лесами и окруженных непроходимыми болотами, могли надежно укрыться от преследования и беглый крепостной, и тяглый разбойник, и упорный раскольник.

В народе Белые горы славились особой дремучестью. В окрестных деревнях и рабочих поселках даже бытовала поговорка: «Уйду де от вас на Белые горы!» То есть спрячусь так, что никто никогда меня не найдет.

Старообрядческое население Кунгурского, Осинского, Оханского, Красноуфимского, Екатеринбургского уездов, а также Юго-Кнауфского и Бымовского заводов в то время преобладало над прихожанами Русской Православной Церкви. Поэтому Белогорье можно было смело назвать одним из мощных центров староверов.

Кто же такие староверы и почему с ними велась такая непримиримая борьба? Началом этой борьбы послужила реформа Патриарха Никона в середине XVII века. Цель реформы - повысить авторитет церковной власти в условиях завершения процесса образования Русского централизованного государства.

Содержание реформы заключалось в том, что исправлялись церковные книги и обряды по греческим образцам, принятым в южнославянских странах (Болгарии, Сербии и т.д.), церковно-политические связи с которыми для России в то время были крайне важны. Кроме того, создавалась строгая церковно-иерархическая лестница (от священника до Патриарха), которая подчинялась общегосударственной системе централизации.

История доказала, что для укрепления государства Российского реформа сыграла положительную роль. Однако в то время значительная часть духовенства и простых верующих изменения обрядовых норм церковной службы не приняла. Ведь теперь по-другому нужно было накладывать крестное знамение (не двумя перстами, а тремя), по иным канонам иконы писать, непривычные слова из богослужебных книг читать и т. д.

Перед Великим постом 1653 года Патриарх Никон издал распоряжение: «По преданию свв. и свв. отец не подобает в церкви метания творити на коленам, но в пояс бы вам творити поклоны. Еще и тремя бы персты крестились... Иже кто не знаменуется тремя персты, яко же и Христос, да есть проклят».

В религии мелочей не бывает, а тут такое, да еще накануне Великого поста. Протопоп Аввакум в своем «Житии» пишет: «Мы же задумалися, сошедшеся между собою. Видимо, яко зима еретическая хощет быти. Сердце озябло и ноги задрожали».

А Патриарх Никон пошел дальше. «В 1654 году, - отмечает в одной из своих лекций профессор Московской Духовной академии В.Д. Юдин, - Патриарх Никон созвал Церковный Собор, где заявил, что московские книги содержат в себе неправые чины и обряды, несогласные с истинно древними чинами и обрядами, поэтому необходимо их выверять по образцам греческим». За поддержкой он даже обратился к Константинопольскому Патриарху Паисию, но тот ему ответил, что «православие не требует того, чтобы оно раз и навсегда было заключено в какую-то окончательную обрядовую форму. Оно всегда допускало разнообразие внешних форм выражения своего учения. Лишь бы не было вероучительных искажений».

Но Никон властно и упрямо гнул свое. Даже старый московский монашеский клобук торжественно и прилюдно переменил на греческий. Также принял греческие амвоны, архиерейский посох, монашеские мантии, церковные напевы и т. д. Конечно же, многие глубоко верующие люди вот так сразу ничего этого принять не могли и истово принялись защищать старые церковные обряды. Вот тех, кто защищал прежние формы богослужения или старую обрядовую жизнь, стали называть старообрядцами, староверами, а в дальнейшем и раскольниками.

Как и Патриарх Константинопольский Паисий, Патриарх Никон тоже прекрасно понимал, что различие обряда существенного значения не имеет. Сам же он писал: «И те, и другие (книги) добры, все равно, по коим хочешь, по тем и служишь». Ему важно было, чтобы староверы были не столь привержены к новому обряду, сколь подчинены верховным властям. Для него это было главным.

Когда в 1658 году властолюбивый Патриарх Никон поссорился с царем Алексеем Михайловичем и отошел от дел, сохраняя, однако, за собой титул Патриарха, противники обрядовых и книжных новшеств (староверы) стали более энергично отстаивать свою правоту. Автор «Истории государства Российского» Василий Осипович Ключевский по этому поводу говорит: «В Московском государстве явилась мысль, что Русская Поместная Церковь обладает всею полнотою вселенского сознания; что для спасения ничему и ни у кого больше учиться не надо; что на место вселенского сознания мерилом христианской истины стала национальная церковная старина». Короче, по мнению Ключевского, «упрочилось убеждение в том, что молиться и веровать надо так, как молились отцы и деды. Форма церковных обрядов стала неизменной святыней; даже явилось подозрительное и надменное отношение к участию разума в вопросах веры».

А необходимость участия разума в вопросах веры в то время назрела, как никогда, ибо огромное количество ошибок и даже прямых искажений от малограмотных переписчиков богослужебных книг достигло своего предела.

Поэтому в 1666 году состоялся Церковный Собор с участием почти всех Восточных Патриархов, на котором хоть и был низложен Патриарх Никон, но произведенные при нем изменения обрядов и исправления богослужебных книг были одобрены. Мало того, старообрядцы были преданы анафеме, как еретики, хотя никакой ереси они не проповедовали. Так возник тягостный раскол в Русской Православной Церкви, тем более печальный, что в старообрядчество ушло много глубоко верующих людей, по выражению Ключевского, «людей мысливших о религиозных вопросах, самостоятельно критиковавших приказы, идущие сверху».

Русский философ, историк Николай Онуфриевич Лосский в своей книге «Характер русского народа» отмечает: «Старообрядчество заслуживает внимания, как одно из проявлений основных свойств характера русского народа. В нем выразилась глубокая религиозность в сочетании с силою чувства и воли, ведущими к поразительному фанатизму и экстремизму. Свобода духа, борющегося за свои наиболее интимные убеждения, несмотря на всевозможные преследования властей, заслуживает глубокого уважения... Однако отрыв от великого целого Православной Церкви привел к обеднению религиозной жизни.

Очень скоро перед старообрядцами стала трудная задача обеспечить правильное богослужение достаточным количеством священников. Не имея епископов, они принуждены были принимать в свою среду «беглых попов», ушедших по какой-либо причине из Никонианской Церкви. Это был уже компромисс. Правда, не все старообрядцы соглашались принимать таких священников. Отсюда возникло разделение их на поповцев и беспоповцев... Многие миллионы глубоко религиозных русских людей, дорожа привычною им формою культа, откололись от Православной Церкви и вместо сохранения старого обряда получили оскудение его или, среди беспоповцев, даже утрату его. Таким образом, раскол в Православной Церкви есть печальная драма русской религиозной жизни».

Порожденное расколом старообрядческое движение могло бы остаться лишь внутренним делом Русской Православной Церкви, но по мере включения в него низших слоев населения - крестьян, ремесленников, посадских людей - оно начало угрожать самому государству. Начались жестокие репрессии и гонения непокорных. Как следствие - народные бунты, отчаянные акты самосожжения и бегство старообрядцев в дальние от центра места: на Север, на Урал, в Прикамье.

Жестокие репрессии неуступчивых староверов начали спадать лишь во времена царствования Императрицы Екатерины Великой. Борьба с расколом в Русской Православной Церкви переходила в новую стадию: не насилие, а убеждение. Во всех российских епархиях были организованы миссионерские службы, задачей которых было привлечение старообрядцев в лоно Русской Православной Церкви. Была организована такая служба и при Пермской епархии. Во времена основания Белогорского монастыря ее возглавлял протоиерей Стефан Луканин.