Лихолетье XX века

Дата публикации или обновления 01.05.2021
  • К оглавлению: Храм Успения Пресвятой Богородицы села Гжель. Исторический очерк
  • Храм Успения Пресвятой Богородицы села Гжель в лихолетье ХХ века - продолжение.

    Допрос Агентова происходил 19 мая. Начался в 15.00 и закончился в 17.40.

    А в 19.30 того же дня, то есть через 2 часа, начинается допрос И. В. Волкова, старосты храма и хозяина дома, где происходило злополучное чаепитие.

    Протокол коротенький, меньше одной странички.

    После обычных формальностей - один главный вопрос:

    «Скажите, имели ли место со стороны Честнова в вашем присутствии проявления, направленные против существующего порядка?»

    Ответ: «Таких проявлений в моем присутствии не было».

    Всё! Дальше только «с моих слов записано правильно»!

    Допрос окончился в 20.10.

    Остается только догадываться, что же такое произошло ночью с 19 на 20 мая 1935 г. в городе Талдоме Московской области, но 20 мая в 13.00 начинается новый допрос того же церковного старосты Волкова. И на сей раз он куда более содержательный.

    Вопрос: «...Честное, говоря об убийстве Кирова, расценивал действия террористов как "проблеск сознания русского народа"?»

    Ответ: «Признаю, что действительно в моем доме... священник Честное... высказывал мысль... "Русский народ начинает пробуждаться. Свидетельством этого является убийство тов. Кирова, его убил русский человек, его единомышленники были тоже русские"».

    Вопрос: «Что священник Честное говорил о "Сионских протоколах" и "33 старцах"?»

    Ответ: «Он высказывал следующее мнение: современные правители - это шайка масонов, скрывающиеся под маской коммунистов, которые держат связь через 33-х старцев с сатаной, который диктует им свою волю...»

    Вопрос: «Какие выводы делал Честное?..» Ответ: «...что будет война, которая начнется по инициативе Германии, которая виновата в установлении большевизма в России, которая в вагоне (так в тексте) привезла Ленина...» Слово в слово!

    Такие методы. Допросы проводил оперуполномоченный Микулин К. Д., который менее чем за сутки разоблачил очередного «врага народа». Интересно, что постановление об аресте о. Иоанна Честнова трудяга Микулин напечатал уже 19 мая, то есть до (!) второго допроса несчастного старосты Волкова. Он не сомневался, прозорливый Микулин, как завтра будет отвечать на его вопросы Волков.

    А на обороте этого постановления о. Иоанн собственноручно написал: «Прочитанное мною настоящее постановление подписывать отказываюсь, так как в предъявленном мне обвинении, изложенном в настоящем постановлении, виновным себя не признаю».

    Но, несмотря на это, показаний было достаточно, чтобы арестовать священника, и 8 июня 1935 г. тройка НКВД вынесла приговор: «Честнова Ивана Петровича за антисоветскую агитацию - сослать в Казахстан, сроком наЗ года ...»

    В ссылке, в Чуйском районе КССР на станции Чу, он продолжал свое пастырское служение, которое власти расценили как антисоветскую агитацию. 23 ноября 1937 г. ссыльный священник был вновь арестован.

    Его обвинили в том, что он нелегально занимался «исполнением религиозных обрядов» и «среди населения вел антисоветскую агитацию».

    10 декабря 1937 г. тройка УНКВД Алма-Атинской области вынесла постановление о расстреле священника Иоанна Честнова. 13 декабря 1937 г. приговор был приведен в исполнение.

    По заключению прокуратуры Джамбульской области от 22 мая 1989 г. отец Иоанн Честнов был реабилитирован, а

    17 июля 2002 г. священномученик Иоанн (Честнов) прославлен в Лике святых. Его имя включено в Собор новомучеников и исповедников Российских XX в. Память священномученика Иоанна (Честнова) совершается 30 ноября (13 декабря) в день его смерти, и в день празднования Собора новомучеников и исповедников Российских - 25 января (7 февраля).

    Но вернемся в 1931 г. Репрессивная машина только набирал, обороты, ломая судьбы неугодных власти люлей. В марте в поле зрения НКВД попадает уже известный нам староста Успенског храма Василий Ильич Московский. Информацию о нем мы буде: брать из дела о его аресте, поэтому ссылаться будем на протоколу допросов самого Московского и свидетелей.

    Итак, родился Василий Ильич в 1895 г. в деревне Трошково, соседней с Гжелью. Согласно показаниям Рябова Андрея Васильевича, члена ВКП(б) и председателя колхоза деревни Трошково. «...Московский Василий происходит из потомства небольших фабрикантов по горшечному производству с эксплуатацией рабочей силы».

    Для того чтобы понять что имеет в виду свидетель, надо помнить, что события происходят в Гжели, селе, где с незапамятных времен был развит гончарный промысел. Практически все население самой Гжели и окрестных сел в той или иной степени было занято изготовлением и продажей самодельной керамики. «Небольшие фабриканты» - это на самом деле мелкие кустари, а эксплуатацией рабочей силы запросто можно было назвать услуги владельца лошади, на которой подвезли дрова или глину, или просто родственника, помогающего эту глину месить. Но для власти слова «фабрикант» и «эксплуатация» были знаковыми, и уже самим фактом своего происхождения В. И. Московский доверия не внушал.

    В 1915 г. он был призван в армию и три года провел на фронте. Служил в Брест-Литовской крепостной артиллерии в команде телефонистов. Демобилизовался в конце 1917, или в начале 1918 г. Интересно, что автор обвинительного заключения! уполномоченный ОГПУ Высоцкий Н. И., находит уместным дать такую, в числе прочих, характеристику подследственному В. И. Московскому: «В старой армии служил с 1915 г. по 1917 г... В Красной армии не служил...»

    Вроде не по своей воле попал 20-летний парень на фронт в «старую» армию, тем более что другой-то и не было. И воевал три года по призыву, потом вернулся домой и начал крестьянствовать. Что тут такого? Нет, ничего, ничего... Но, все-таки отмечает уполномоченный Высоцкий: в старой служил, а в Красной - нет.

    Проблемы с новой властью у Василия Ильича Московского начались сразу же после демобилизации. В графе анкеты протокола допроса о прежних судимостях значится: «Арестован ОГПУ в 1918 году. Сидел 2 месяца» [17].

    За что же был осужден молодой фронтовик? Ответ на следующей странице дела. Признаться, мы были сильно удивлены... Ни много ни мало - за подготовку вооруженного восстания против Советской власти...

    Читаем внимательно: «В 1918 году, по возвращении с фронта, меня, моего отца, дядю Московского Петра Лукича и его сына Василия Петровича и сельского старосту Жигунова Михаила Александровича, органы ОГПУ арестовали за подготовку вооруженного восстания против Советской Власти. С фронта я привез револьвер системы "наган", который я передал своему отцу. Указанное оружие моим отцом было сдано в Раменскую милицию в 1921 году. За скрытие оружия я был приговорен к 3 месяцам принудительных работ. Отца за то же осудили на 6месяцев».

    Теперь почти все ясно. Молодой фронтовик возвращается с оружием. Передает его на хранение отцу, время смутное; не выбрасывать же. Кто-то «стучит». И все семейство обвиняют в заговоре против советской власти. Но, поскольку даже чекистам ясно, что с одним наганом советскую власть не победить, то для острастки дают сроки в несколько месяцев, причем не всем заговорщикам, а только ему и его отцу.

    Так, с этим разобрались...

    Но теперь не ясно другое. Если наган нашли и, следовательно, отобрали в 1918 г., то, что тогда Илья Лукич отнес в Раменскую милицию в 1921-м? Если же наган в 1918-м не нашли, то почему восстание семьи Московских против Советской власти назвали вооруженным? Эта загадка остается неразгаданной. В протоколе по поводу событий 1918 г. есть еще только несколько строчек, наши санные рукой самого Василия Ильича, но света на нашу загадке они не проливают: «В 1918 году меня арестовали за написанный общим собранием протокол по просьбе общества быть секретарем и, просидев 2 месяца и 7 дней в Бутырской тюрьме освободили, в чем и подписуюсъ».

    Что это было за собрание, какой протокол и секретарем чего ' просили быть Василия Ильича - неизвестно. В промежутке между 1918 и 1923 гг. Василий Московский женится. Такой вывод можно сделать, исходя из того, что на момент ареста в 1931 г. его старшему сыну было семь лет. Работает кузнецом на каменоломне и крестьянствует. Становится церковным старостой. Сближается с Черниковым Кириллом Степановичем, имевшим в прошлом свое гончарное производство, впоследствии раскулаченным и лишенным некоторых гражданских прав. И будущим подельником.

    Что же натворили Московский и Черников? Разумеется, ничего. Просто поступил сигнал, что в деревне Трошково Раменского района ведется систематическая антисоветская и кулацкая агитация, причем ведется она как в деревне, так и в церкви. Священников Честнова и Виноградова, как мы помним, только что посадили, так что настала очередь старосты. А у него в приятелях, как раз к случаю, бывший кровопивец и кулак Черников.

    Дальше дело было за малым. Нужны были послушные свидетели. Они моментально нашлись. Церковному старосте припомнили его протесты против снятия колоколов с Успенского храма, что действительно имело место.

    Но по большей части свидетельские показания сводились к тому, что Василий Ильич Московский вел антисоветскую агитацию в стенах церкви. При этом абсолютно все свидетели демонстрировали уверенность в том, что Московский всегда был и остается коварным врагом.

    «Работая учителем, мне постоянно приходилось наталкиваться на антисоветскую деятельность Московского Василия Ильича. Он вел самую бешанную агитацию против колхоза... В церковной старожке Московский заявлял, что никак не дождется конца этой Советской власти: "Я принял бы и все сделал, чтобы уничтожить всех коммунистов"... Кроме этого, он собирал крестьян на "пасху"... и агитировал против всех мероприятий нашей Власти...» (орфография сохранена)

    Это показания Вишнякова Сергея Алексеевича, школьного работника, члена ВЛКСМ.

    А вот что показал Корунов Иван Семенович, кандидат в члены ВКП(б): «Московского Василия Ильича я знаю, как действительно ярого противника Советской Власти... Московский является церковный старостой, где он, безусловно, ведет контрреволюционную агитацию».

    Здесь примечательна логика Ивана Семеновича, с которой он из того, что некто является церковным старостой, «безусловно» выводит его «контрреволюционную» агитацию.

    А вот Хрылин Федор Тихонович выстраивает свои показания в исторической перспективе, представляя несчастного Василия Ильича последовательным борцом с властью: «Кажется в 1919 г. в с. Трошково было контр-революционное выступление отдельной части села, в котором непосредственное участие принимал Московский Василий... В настоящее время Московский является церковным старостой, свою контрреволюционную работу перестроил на скрытые формы борьбы...»

    Так, в сознании Федора Тихоновича события более чем 10-летней давности, когда у Василия Ильича был изъят привезенный с фронта наган, трансформировались в контрреволюционный мятеж.

    Напоследок процитируем Жарынина Дмитрия Федоровича, беспартийного крестьянина, который в своих показаниях представил Василия Ильича с совсем уж неожиданной стороны. «...Московский в группе, где присутствовал и я, говорил: "граждане, терпеть осталось не долго, я думаю, что это последний год власть большевизъма, крестьян совсем ограбили... Везде крестьяне волнуются, иностранные государства готовятся к войне с большевиками. На Польской границе стягиваются войска и возможно, что "светлое христово Воскресение" мы будем встречать с другой властью». Орфография сохранена. Отметим только, что слово «Воскресение» уполномоченный Высоцкий написал-таки с большой буквы.

    Были и другие «свидетельские» показания... Как и всегда в таких случаях, отметим, что не можем осуждать всех этих людей. Пусть это останется на совести тех, кто стоял во главе государства и сломал судьбы миллионов одних своих граждан и довел других до постыдной необходимости оговаривать своих односельчан.

    Как ни цинично это может прозвучать, но Василию Ильичу Московскому и Кириллу Степановичу Черникову «повезло». Они получили «всего» по пять лет. Если бы их дело рассматривалось году в З6-м -37-м, это была бы верная «десятка».

    Только благодаря родственникам протоиерея Александра Орлова мы смогли восстановить события, происходившие вокруг Успенского храма в период с 1931 по 1937 г. Его правнучки Светлана и Елена, а также их тетя Анна Михайловна Шушерова 1927 г. рождения поделились своими семейными преданиями и воспоминаниями.

    По словам Анны Михайловны, с 1931 по 1937 г. храм не действовал, так как не было священника. Когда в 1932 г. умер ее отец, Шушеров Михаил Платонович, его отпевали в гжельской церкви, но священник приезжал на службу из Речиц. Храм не действовал, но разорен еще не был. Перед храмом была большая площадь. Ее мать рассказывала ей про базары-ярмарки, которые там проводили на Успение. На том месте, где сейчас Торговый комплекс «Гжель», была чайная. Когда у них в 1936 г. сгорел дом, их в эту чайную и поселили. Прожили они там все лето и до зимы, пока им отстроили новый. Сама Анна Михайловна помнит последнюю ярмарку в 1936 г., которая была беднее прежних. Из товаров ей запомнились только семечки и петушки на палочке.

    Воспоминания А. М. Шушеровой про убранство храма - единственные дошедшие до нас, и потому наиболее ценные. Она рассказала, что весь храм был расписан, в том числе «коридор», который ведет от входа под колокольней в трапезную часть. На потолке была большая фреска - икона Успения Пресвятой Богородицы. Колокол (видимо, главный) был очень большой, слышно далеко. Помнит, что иконостас был весь золоченый.

    Как мы знаем, в конце XIX в. с двух сторон колокольни были пристроены часовни. Судя по всему, назначение этих часовен к 30-м гг. XX в. забылось, так как Анна Михайловна называет их просто «пристроечками». Так, по ее словам, в правой пристроечке к храму, где сейчас церковная лавка, хранилась Плащаница (это, кстати, больше похоже на правду, чем другие версии местных жителей, что якобы там были мощи какой-то святой). В левой пристроечке крестили, и там же невесты поправляли свои наряды перед венчанием (хотя другие жители говорят, что там была «контора», где велась запись актов гражданского состояния).

    Вспоминала, как они детьми бегали на Пасху в Речицы, а там учителя дежурили и в храм не пускали. Еоворили: «Вы яйца, куличи и пасхи ешьте, это все вкусно и полезно, а молиться не нужно».

    После закрытия церкви в храме обосновалась артель «Пищевик». Поставили печи и пекли какие-то пирожки в масле, а «белого хлеба в продаже ведь не было». В левой пристроечке стояло несколько столиков, «мужики там выпивали». Стеновые росписи закрасили чем-то серым и нарисовали красные звезды.

    Очень долго храм использовался как точка общепита.

    А вот семейные предания, которыми поделились Елена и Светлана, правнучки о. Александра Орлова.

    Они сохранились в архиве их родителей - Елизаветы Михайловны и Александра Алексеевича Орловых: «В 1937 г. в Гжели должны были состояться первые выборы в местные органы власти, поэтому партхозактив решил себя проявить. Отослали все мужское население колхоза наш покос под Бронницы, в заливные луга. А сами в это время собрали наиболее рьяных активистов, сбросили с колокольни большой колокол и крест.

    Иконы из церкви разбивали на доски прямо в церкви и увозили сжигать - часть на картонную фабрику в деревне Трошково, а часть на Речицкий фарфоровый завод.

    Дом нашей бабушки по маминой линии, Шушеровой Прасковьи Михайловны, стоял напротив картонной фабрики в селе Гжель, и, когда привозили очередную партию икон из церкви, она долго просила дать ей хоть какую-нибудь, потому что во время пожара в деревне в 1936 году у них все сгорело. И вот бабушке сбросили икону Архангела Михаила, очень большую, и она была в их доме до 1950 года.

    До 1939 года церковь пустовала, затем в ней открыли магазин, кафе, по-местному его называли "Шалман", где продавали спиртное, была пекарня. Во время войны в церкви был "цех" по переработке овощей. Школьников Гжельской школы посылали в этот цех на переработку картофеля и моркови, ее чистили, мыли и сушили, затем отправляли на фронт.

    А могила Священника Гжельской церкви протоиерея Александра Дмитриевича Орлова, который умер в 1929 году, находится на Гжельском кладбище, за ней ухаживаем мы - его правнучки Елена Александровна Борисова (Орлова) с сыновьями Дмитрием и Александром и Светлана Александровна Кочунова (Орлова) с мужем Игорем».

    Итак, Успенский храм не действовал уже шесть лет, когда в 1937 г. сюда был назначен священник Николай Харьюзов.

    Николай Александрович родился в 1902 г. в городе Великий Устюг Вологодской области в семье священника и получил духовное семинарское образование.

    С июня 1921 г. Николай Харьюзов работал заведующим детской площадкой в селе Косенове Тальяновского района Киевской области, осенью 1921 г. переведен на должность секретаря рабоче-крестьянской инспекции, а в начале 1922 г. работал учителем русского языка в селе Роги того же района.

    В августе 1922 г. отец Николай Харьюзов назначен священником в село Кислино Букского района Киевской области. В 1924 г. он переведен в село Помойник Маньковского района Киевской области, затем - в село Буки.

    В 1929 г. отец Николай переехал вместе со своей семьей к своему дяде Харьюзову Леониду Афанасьевичу в Кировскую область, где продолжил священническое служение.

    В 1930 г. в связи с болезнью жены отец Николай поселился в Подмосковье и был назначен священником в село Жигалово Щелковского района. В 1937 г. он был переведен в церковь Успения Божией Матери села Гжель Раменского района. К сожалению, никакой информации о служении отца Николая в Гжели не имеется, да и было оно не продолжительным. Уже в сентябре 1937 г. он, по своей же просьбе, был переведен в храм села Зюзина Ленинского района Московской области, где до ареста служил его отец - священник Александр Афанасьевич Харьюзов. Отец Александр Харьюзов был арестован осенью 1937 г., и 9 января 1938 г. тройкой УНКВА был приговорен к высшей мере наказания. В тот же день его расстреляли.

    Как это часто бывало в то время, семья уничтоженного священника о его смерти ничего не знала. В анкете арестованного Николая Александровича Харьюзова, заполненной с его слов при втором аресте в 1949 г., указано, что его отец Александр Харьюзов «умер в 1942-м году».

    Родной брат Александра Харьюзова, Леонид, также священнослужитель, был арестован 13 ноября 1938 г. и приговорен к 10 годам ИТЛ. Дальнейшая его судьба нам неизвестна.

    В ноябре 1937 г. священника Николая Харьюзова арестовали по обвинению в контрреволюционной деятельности.

    Изучив материалы дела, можно с уверенностью сказать, что взяли его, что называется «до кучи», так как никаких оснований для его ареста у НКВД не было.

    Первый допрос состоялся 29 ноября 1937 г. После обычных вопросов о происхождении и об арестованных родственниках, следует главное:

    Вопрос: «Вас арестовали за проводимую Вами контрреволюционную деятельность. Лайте по этому поводу показания».

    Ответ: «Никакой контрреволюционной деятельности я никогда не проводил и не провожу». Вопрос: «Вы обманываете следствие... Свидетели по Вашему делу Вас достаточно изобличают...»

    Ответ: «Я еще раз заявляю, что никакой контрреволюционной деятельности не вел».

    Вопрос: «Вам предъявлено обвинение в том, что Вы среди населения вели активную контрреволюционную деятельность. Признаете ли Вы себя виновным?»

    Ответ: «...не признаю».

    То есть следователь вообще не слышит ответов священника Николая Харьюзова. И повторяет, как попугай, один и тот же вопрос, потому что никаких (!) показаний на арестованного у него нет!

    Здесь очень ярко проявляются методы советского следствия тех лет. Арестовывают невинного человека, пугают его, предлагают сознаться в несовершенных преступлениях. Если он, обескураженный, растерянный, испуганный, свою несуществующую вину признает, все - дело сделано. Кто там следующий? Если, как отец Николай, не признает, тогда придется поработать и поискать свидетелей. Благо, народ запуган так, что не один, так другой, скажет все, что от него потребуется.

    И действительно, свидетели «активной контрреволюционной деятельности» священника Николая Харьюзова появляются. Их всего двое. Некие А. Б. Симагин и М. М. Сковородова.

    Интересно, что Симагин был допрошен 30 ноября, а Сковородова 1 декабря, то есть не до, а после допроса обвиняемого.

    Других свидетельских показаний в деле нет.

    И уже 7 декабря 1937 г. следствия тройкой НКВД Николай Александрович Харьюзов был приговорен к десяти годам исправительно-трудовых лагерей.

    Далее: Успенский храм с. Гжель в лихолетье - окончание
    В начало



    Как вылечить псориаз, витилиго, нейродермит, экзему, остановить выпадение волос