Время князя Даниила
Вторая половина XIX века — эпоха черногорской монархии.
Время князя Даниила.
В середине XIX века черногорско-русский союз следует считать окончательно установившимся. Момент же смены в Черногории теократической формы правления на обычную светскую следует признать узловым, переломным, качественно новым в черногорско-русских отношениях. Россия была инициатором этой смены государственного устройства, то есть фактически открыто взяла на себя ответственность за все дальнейшее существование страны, которая исторически возникла как теократическая держава. Это был шаг чрезвычайно серьезный и ответственный: традиция власти находится в неразрывной связи с одновременно возникающей, благодаря ей, государственностью. Смена же этой традиции, тем более инициированная извне, неизбежно нарушает важнейший фактор государственности — преемственность и легитимность власти, внося элемент неустойчивости, неуверенности, нестабильности.
Вышесказанное может объяснить будущую трагическую гибель князя Даниила от руки черногорца (в черногорской истории — случай доселе неслыханный и невероятный).
Неопределенность положения князя Даниила предсказал еще святой Петр Цетинский в своем пророчестве: «За ним придет человек из нашего дома, но он не будет ни владыка, ни король, а что-то между ними. Он воински прославит Черногорию и расширит границы, но быстро погибнет от своего народа; не будет и десяти лет властвовать».
Трагедия личности при переходе от одной формы правления к другой в том, что властитель-первопроходец должен в кратчайшее время создать прочнейший авторитет новой форме власти своими исключительными личными заслугами, иначе будет неизбежно рассматриваться народом как изменник государствообразующей традиции власти, нарушитель ее преемственности. Святой очень точно сказал: «не владыка, не король, а что-то между ними». Именно «что-то между» и не могло устроить православное народное сознание, так как не было освящено Церковью Христовой. Власть митрополита, власть царя были освящены таинствами Церкви, святыми для народа личностями, а князь («кнез») был в народной традиции и в реальной жизни выборным должностным лицом, как и на Руси, где князей призывали и прогоняли. При этом в повседневной жизни сербского народа того времени «кнезы» были должностными лицами достаточно мелкого ранга и не могли сравниться по влиянию и значению с таким важным и авторитетным лицом в народной жизни, как воевода. Поэтому свою светскую власть над народом основатель Черногорской теократии владыка Даниил выражал не взятием на себя функций княжеской власти, а авторитетом «Воеводича Сербской земли».
Вот почему князь Даниил был личностью заведомо трагической, личностью, взявшей на себя всю тяжесть этого выбора, не освященного в народной традиции. Князь Даниил стал жертвенной фигурой, легшей в основание светской государственности Черногории; стал человеком, значительно облегчившим задачу преемственности и легитимности власти своему преемнику — князю Николаю.
Понимала ли Россия, в каком трудном положении оказался молодой князь — первый светский властитель Черногории? Черногорско-русские отношения во многом зависели от представителя России в Черногории. Вспомним, какую тяжесть в отношения внес негативный отзыв Пучкова! Хотя теперь отношения стали гораздо устойчивее, но без посредника все равно нельзя было обойтись.
Для этого человека Россия и Черногория должны были быть одинаково близкими и родными, чтобы он сумел вынести на себе тяжелейшую ношу ответственности достойно.
И такой человек был и во время правления Петра II, и в начале правления князя Даниила. Имеется в виду капитан Егор Петрович Ковалевский. Нельзя говорить о черногорско-русских отношениях в XIX веке и не рассказать о его огромном значении в укреплении этих отношениях, о его безценных записках, без которых немыслимо восстановление ряда важнейших событий, о его смелости и решимости, о том, как он смог, взяв на себя одного огромную ответственность, оказать Черногории незаменимую помощь. В этой части нашего труда мы будем во многом опираться на его воспоминания, оценки событий, выводы, характеристики, но сначала необходимо рассказать о нем самом.
Об огромном значении русских посланников в Турции — защитников единоверцев-христиан — говорил еще замечательный русский мыслитель Константин Леонтьев, сам прослуживший в этом качестве многие годы в Царьграде. Именно эта служба сделала из него великого патриота России и славянского мира, замечательного православного историософа. Должность же русского посланника в единственной свободной православной державе на Балканах была не менее значительна. Черногория была сильна великой надеждой на нее православного мира. И басурманы-турки, и латиняне-австрийцы также понимали это. Они смертельно боялись удачной войны Черногории с Турцией и резкого усиления православных на Балканах при деятельной поддержке России.
Вот такой сложнейший исторический узел завязался вокруг Черногории в середине XIX века! Теперь, после временного затишья при миротворце Петре II, разные стороны напряженно ждали начала активных масштабных действий от первого светского правителя Черногории и готовились к ним каждая по-своему. Поэтому вокруг молодого князя Даниила сразу закипела борьба разных сил, которую вели политические агенты.
Князь Данила метался, стремясь заручиться поддержкой и России, и Франции, и Австрии, постоянно ощущая неизбежность решительной войны. Но эта его определенная безпринципность, как и деспотичность правления с жестокостью и нетерпимостью, сильно отталкивали от него людей, даже вначале поддерживавших его. Поступать иначе он не мог, не имея большого авторитета в стране, где народ долгое время привык подчиняться митрополиту. А заслужить авторитет воинскими подвигами еще не успел. Оставалось поддерживать авторитет своей светской власти светскими же методами — силой. Положение осложнялось. Особенно страшным было то, что Россия сама не только стояла на пороге катастрофы в назревающей Крымской войне и не только сама находилась в кризисном состоянии, но и оказалась, как никогда ранее, в международной изоляции со стороны европейских держав. Сложившийся против России союз явных врагов и тайных недоброжелателей был также направлен и против Черногории, что выяснилось, правда, несколько позднее — в начале 1860-х годов. А до этих пор Черногорию пытались подчинить своему влиянию, расточая лесть и обещания, чтобы отторгнуть страну от союза с Россией. В грядущей войне эти силы прежде всего боялись объединения России и православного славянства, ибо если бы это объединение состоялось вполне, то Православие и славянство неизбежно бы стали доминировать в Европе и этот союз невозможно бы было одолеть.
С князем Даниилом пришли и тяжелые раздоры в Черногорию, тем более опасные, что страна стояла на пороге большой войны. Здесь Россия должна была стать умиротворительницей. И это произошло. Произошло благодаря усердию упомянутого нами Е.П. Ковалевского.
«Все сожалели, чистосердечно или притворно, о возникших в Черногории внутренних раздорах; но никто не мог определить так верно причин, ни степени правоты или виновности участвовавших лиц, ни найти так скоро действительное средство к потушению оных, как г-н полковник Ковалевский, давно и коротко знакомый с Черногориею, как бы с родиной, изучивший подробно нравы жителей и личные характеры первостепенных людей, пользующийся сам глубоким почтением в стране, приобретший совершенную народность (в стране) как личный доброжелатель и как проводник высочайшего покровительства государя императора» (Черногорско-русские отношения... С. 274).
Посланнику России удалось внести в страну умиротворение, так что часть политических изгнанников даже смогла вернуться обратно в Черногорию.
Ему же удалось перед наступлением второго, еще более напряженного этапа войны в срочном порядке снабдить Черногорию необходимыми военными припасами. Действовал он на свой страх и риск, проявив огромную выдержку, великую находчивость и безконечную смелость. Его действия неоценимы, так как Черногория оказалась во время войны в настоящей блокаде.
Эта война была необычайно трагична и героична. Коалиция нескольких европейских держав воевала против России, и Россия также оказалась в блокаде. Помочь Черногории она не могла, связанная, как никогда прежде, предательством и малодушием некоторых своих военачальников и дипломатов. Черногория опять осталась один на один с огромной Турецкой империей, войско которой было превосходно вооружено с помощью врагов православного славянства в Европе. Черногорцы же были вооружены старинными ружьями. Тем не менее под Граховом была одержана над турками большая победа. Однако все направления не могли быть хорошо защищены при огромном превосходстве врага в вооружении и численности бойцов. «Храбрый воевода Яков должен был бороться со 140 человеками противу 6-4 тысяч человек; не зная, откуда еще ударит Омер-паша, черногорцы не могли послать помощи воеводе Якову. Цуцы и Белопавличи пришли к нему на помощь, когда он уже потерпел поражение». Он сражался до последней возможности, пока не был схвачен и мучим с басурманской жестокостью. В завершение мучений доблестный воин, не предавший Христа, был посажен на кол.
«Главный удар нанесен был черногорцам Омер-пашою, хотя, впрочем, удар этот далеко еще не решительный. Как и ожидали, прежде всего он подступил от Спужа к Пиперам. Страна, где обитают Пиперы, ровная, занять ее — значит, отделить Кучи и Пиперы от Черногории. Он так и сделал. В то время как он двинулся на Пиперов со стороны Никшичей, из Герцеговины пошла к нему на соединение колонна по направлению к монастырю Василия Острожского; черногорцы в 300 человек под предводительством Петро Петровича пошли к ним навстречу, но силе 2 тыс. не могли противустать. Надеялись они на Кучи и Пиперов, но Омер-паша пресек им соединение. Не ожидали, кажется, чтоб и от Никшичей так легко мог пробраться отряд турок к монастырю Острож-скому, но Омер-паша успел с ними соединиться. Тогда началась жестокая битва под монастырем Василие-Острожским. Позиция для Черногорцев была особенной важности, храбро защищали они ее, дрались отчаянно, но число и сила победили мужество. Турки зажгли монастырь <...>. Монастырь — главная святыня православных, обитающих в сопредельных ему странах Боснии, Герцеговины и Албании — разорен до основания» (Черногорско-русские отношения... С. 269).
Сколько великой доблести и трагизма было в этой войне! Лишь Егор Петрович Кавалевский мог точно и сердечно описать происходившее. Без его свидетельства невозможно детально разобраться в этой трагической войне, когда от степени полноты и контактности черногорско-русских отношений, без всякого преувеличения, зависели ее исход и, следовательно, дальнейшая судьба Европы, которая, при доминировании православных, пошла бы по совершенно другому пути развития — без мировых войн, фашизма, коммунизма, американизма и глобализма.
«Другой план подвергался положительному обсуждению; казалось даже, что правительство согласилось с ним и одобряло его; он состоял в том, чтобы не следовать тому обычному ходу войны, который усвоили себе русские военачальники, то есть не терять времени в осаде крепостей и людей на пагубной для нас почве безводной и безлюдной Добруджи, а переправиться через Дунай выше Видина, у Калафата, идти на Софию, где страна представляет довольно средств к продовольствию армии, где воинственное и преданное нам население восстало бы при первом появлении русских <...> куда, наконец, не могли прийти к нам западные их союзники за неимением перевозочных средств в даль и в глубь страны, им враждебной. Под влиянием этих предположений находились и славянские племена Западной Турции, и греки, и русские агенты, действовавшие между ними. План действий их состоял в следующем: исходной точкой, так сказать, базисом военных операций была взята тогда (как и теперь) Черногория, где можно было свободно действовать и противостоять всем нападениям под защитой природных укреплений. Черногорцы должны были двинуться из Васоевичей на север, разбить турок, стоявших у Калашина, и идти навстречу сербам, которые должны были с ними соединиться по взятии Нового Пазара (в Старой Сербии) и таким образом отрезать Боснию и Герцеговину от остальной Турции; если взять во внимание небольшое пространство, отделяющее в этом месте Сербию от Черногории, и идущий кряж гор, то легко убедиться, что не только нетрудно было очистить это пространство от турок, но и укрепиться в нем и не дать проникнуть сюда свежим войскам неприятеля. Тогда небольшие отряды султанских войск, находящиеся в Требинье, Столаце и еще двух-трех крепостцах, должны были по необходимости сдаться.
Таким образом, труднейшая часть доставалась на долю черногорцам; если поручалось взятие Нового Пазара сербам, то просто для того, чтобы доставить им эту легкую славу, потому что наперед можно было сказать, что турки не станут защищать этот хотя довольно важный, но вовсе не укрепленный пункт. С другой стороны, черногорцы должны были войти в сношения с восставшими жителями Эпира: это было необходимо, потому что становилось уже почти невозможным получать боевые снаряды иначе, чем через них. Открыть отношения с греками легче, чем кажется с первого раза, потому что мирдиты, ставившие главнейшую преграду на пути и составляющие почти всю силу Албании, заключили условия в соблюдении в отношении восставших жителей строгой неприкосновенности, не пошли против них по требованию Порты и даже обещали вступить в ряды инсургентов за небольшую плату. Таким образом, Турция лишилась бы половины своих средств, которые получала из этих лучших и воинственных провинций, а если бы к тому русские войска, перешедшие у Калафата, достигли до Софии, то Турция бы была парализована внутри своих собственных владений и, конечно, один Константинополь с его окрестностями не мог содержать ее армии и правительства. Хотя об этом плане никто не заявлял официально, хотя о восстании боялись говорить вслух как о деле преступном, однако, кажется, самый план был известен покойному Государю Императору. Князь Паскевич знал о нем через Фонтона.
Ковалевский по приезде своем в Черногорию донес немедленно, помимо венского посольства, прямо в Петербург, что в Черногории необходимо для собственной защиты и охранения своей независимости сколько-нибудь усилить средства обороны, а потому он просил прислать ему офицеров и нужных чинов артиллерийских и полевых инженеров, а также хотя несколько пороху и свинца для приготовления боевых снарядов. Правительство знало, что никто не угрожал нападением на Черногорию, и если немедленно последовало высочайшее повеление об отправлении одного артиллерийского инженера с фейверкером и одного офицера полевого инженера с унтер-офицером, а равно о высылке 60 тыс. руб. к полковнику Ковалевскому, то, конечно, с тою тайною целью, о которой никто не смел говорить. Прежде всего выслано было 100 тыс. рублей греческим инсургентам.
Барон Мейндорф употребил все усилия, чтобы задержать офицеров в Вене: штабс-капитан артиллерии Констадиус, преодолев преграды, приехал в Цетинье, но штаб-офицер полевых инженеров, к сожалению, поддался влиянию русской миссии и остался в Вене, чем лишил важного пособия Черногорию; кроме того, ни копейки из высланных в Вену денег не было доставлено Ковалевскому и самая пересылка его содержания задержана, между тем им сделаны были многие подряды пороха и свинца, в которых крайне нуждались, особенно герцеговинцы. Ковалевский был поставлен этой мерой в крайнее затруднение, тем более что касса Черногории после войны с Омер-пашой была пуста. Начальники греческого восстания, узнавши о том, выручили его. Нужна была вся хитрость грека и смелость славянина, чтобы, несмотря на бдительность австрийской полиции и войска, доставлять военные снаряды в Черногорию; перестрелка контрабандистов на границе слышалась почти каждую ночь. В Цетинье кипела деятельность. Надо отдать полную справедливость Констандиусу, который, создав целую батарею из разных орудий, большею частью отбитых у турок, часто вовсе без лафетов, и научив стрельбе черногорцев, оказал важную услугу стране. В Граховской победе артиллерия черногорская ускорила решение дела.
Между тем начались военные действия черногорцев: верные предначертанному плану, они двинулись вместе с некоторыми герцеговинскими племенами из Васоевичей; они сначала потерпели поражение, но это их нисколько не расстроило: бывшие тут двое русских офицеров успели восстановить порядок и придали хотя некоторое единство и подчиненность в отряде, представляющем довольно нестройную толпу; особенно албанцы мешали вначале его действиям, ничем не отличаясь от своих единоплеменников в турецких рядах; в пылу дела трудно было отличить своих от врагов. Вскоре христиане одержали совершенную победу над турками недалеко от Калашина. Замечательно, что Ковалевский, донося об этом деле в русское посольство в Вене, всячески старался оправдать черногорцев в том, что они осмеливались разбить турок; он обвинял последних, которые, по его словам, своими нападениями на границы черногорцев принудили их к решительным мерам. Христиане умело воспользовались своею победою. Так что после нескольких еще кровавых стычек они очистили всю страну от неприятеля и безпрепятственно достигли Нового Пазара, в точности исполнив возложенную на них обязанность. Но тут ожидали русских офицеров самые печальные известия: Фонтон не только не помогал сербскому движению в пользу славянского восстания, движению, образовавшемуся в противность воле владетельного князя Кара-Георгиевича, но, пользуясь огромным влиянием русского агента, уполномоченного свыше, открыто объявлял всюду народу, что Россия не желает этого движения, более того, он успел примирить народ с Кара-Георгиевичем — врагом России и в душе своей преданным Австрии. Откуда же произошла эта внезапная перемена в поступках Фонтона?
Дело в том, что, рассчитывая и так сильно надеясь на содействие его, не приняли в соображение одного важного обстоятельства. Фонтон по прежней своей службе находился в самых тесных и близких сношениях с фельдмаршалом князем Паскевичем и безусловно веровал в его влияние на дела в России как военные, так равно и политические. Князь Паскевич, считая мнение барона Мейндорфа непогрешимым, был сильно восстановлен против славянского движения; кажется, теперь ясно убедились, что он не хотел войны, вместо того чтобы спешить порешить ее до появления европейских войск, он тянул дело в безполезной осаде Силистрии, все ожидая мира через посредство Австрии. Согласно такого направления, которого никак нельзя было предвидеть, зная намерения Государя Императора, был оставлен план движения русских войск на Софию, хотя с ним были согласованы все действия славян. Ковалевский все еще надеялся, что князь Васильчиков, бывший в то время с отрядом в Малой Валахии, сильно сочувствовавший делу славянского движения, найдет предлог показать хотя несколько казаков за Дунаем и выбросить христианам оружие, в котором они нуждались, но, узнавши о положении дел в главной квартире, он должен был убедиться, что и на это нет никакой надежды» (Там же. С. 367-369).
Эта объемная выдержка из записки Егора Петровича Ковалевского о восточном вопросе позволяет с ясностью понять и необходимость этой войны, и недостижимость главных ее целей из-за предательства в высших сферах российской власти. Тем не менее Россия не осталась безучастной: нашлись люди, готовые отдать жизнь за други своя. Такие же герои были и в осажденном англо-французской армией Севастополе, однако и здесь предательство сделало свое дело.
Но если Россия в результате неудачи в Крымской войне потеряла очень многое, даже право иметь свой флот на Черном море, то Черногория больше приобрела, чем потеряла. Потери в людях, разорение святынь в войне и так были неизбежным злом, но главное заключалось в том, что в результате побед, особенно еще одной крупной победы под Граховом, одержанной в 1858 году, был заключен очень выгодный для Черногории мир, после которого она получила один из главных атрибутов независимых государств — границу с Турцией, проведенную и признанную на международном уровне в 1859 году. Страна расширилась «в сторону Герцеговины и Скадарского Санджака, что увеличило население Черногории до 130 тыс. человек, а ее территорию — до 5 тыс. кв. км.» (История южных и западных славян. Т. I. M.: Изд-во Московского университета, 2001. С. 428). В благодарность Богу и ознаменование этой великой победы, решившей исход войны, в Цетинье была возведена Влашская церковь Рождества Пресвятой Богородицы, красивая металлическая ограда вокруг которой вместе с воротами сделана «из пушечных ядер пораженного неприятеля, чем указывается, что основной смысл Граховской битвы была защита христианских святынь» (Краткая история... С. 44).
В следующем же году князь Данила был убит. О причинах его гибели много говорилось выше. Но подвести итог все же необходимо. Итак, становление светской монархии завершилось убийством первого князя, причем после достаточно удачной войны. Но дело было не только в Черногории. Россия, на которую возлагали много надежд, сама во это время ослабла геополитически. Сильная поддержка с ее стороны стала невозможной из-за Крымской войны и из-за смены императора и внутренней смуты, с которой было связано освобождение крестьян от крепостной зависимости.
В этих условиях в черногорском обществе напряжение усилилось. Во многом можно было обвинить князя — человека горячего и вспыльчивого: в первоначальных неудачах войны, в недостаточной близости к России, во властолюбии, в колебаниях внешнеполитических, деспотизме и т. д. Одно ясно — князь с самого начала не имел ни надлежащего авторитета, ни всенародной любви, которую так и не сумел завоевать. Князь не вырос в глазах народа, но зато народ сильно вырос в своих глазах во время войны и стал считать себя выше своего князя, не будучи в силах мириться после войны с тем, с чем еще мог мириться до войны. Вот почему князь Данила и был убит черногорцем из племени Белопавличей. Что же можно сказать о развитии черногорско-русских отношений в кратковременный, но необычайно важный момент — во время правления князя Данилы?
В первую очередь, следует отметить возросшую до ключевой фигуру русского посланника, русского офицера-славянофила. Без Егора Петровича Ковалевского невозможно себе представить благоприятное развитие событий. Православный русский воин-крестоносец на Балканах, Егор Петрович также предвосхитил собою будущих героев новой Русско-турецкой войны, когда по условиям мира, заключенного в 1778 году, великое множество православных славян было освобождено от ига турецкого.
С князем Даниилом возникает кратковременная, но совершенно новая тенденция, связанная с возникновением светской власти, — стремление дистанцироваться от России. Эту позицию не разделяло подавляющее большинство народа. Тем не менее ложно понятое чувство национальной гордости, стремление возглавить восстание подневольных славян и присоединить к себе их земли — это новое зло отныне присутствовало и отравляло действия князей Черногории в большей или меньшей мере. Зло заключалось в гордыне и преувеличении своих возможностей, в стремлении доминировать на Балканах. Объективная причина этого настроения заключалась в том, что Черногория в глазах всех православных Балкан являлась единственной страной, никогда не признававшей турецкую власть, и ее авторитет в освобождении христиан от турецкой власти был чрезвычайно высок. Смена теократии светским правлением не могла обойтись без этих издержек. В определенном смысле из-за этой перемены Черногория потеряла значительную долю своей органичности и исключительности, ибо никакой князь не мог заменить святого митрополита во главе крестоносного войска.
Формирование государственного аппарата, обмирщение страны — все это и многое другое, разрушающее патриархальный уклад жизни православных горцев, явилось неизбежным злом. Власть в стране стала гораздо суровее, и за кровную месть следовала казнь. С фигурой князя Даниила, естественно, связывались все негативные изменения в жизни Черногории и черногорцев, по сравнению с недавним периодом теократии, который был еще свеж в памяти, овеян легендами и освящен личностью святого Петра Цетинского. За все это князь Данила и поплатился своею жизнью. Даже митрополит Черногорский Никанор (Иванович) не пришел на его похороны, за что был смещен новым князем Черногории. Так светская власть унизила духовную, а духовная — светскую, и это был момент тяжелого нравственного кризиса в черногорской душе (Краткая история... С. 44).
Новый князь — Никола должен был теперь проявлять к народу особенную любовь и заботу, развивать и укреплять связь с Россией, чтобы не повторять роковых ошибок своего предшественника. И это все он сделал, но вместе с тем, к сожалению, не исчезли, а даже получили свое дальнейшее развитие и некоторые из негативных моментов, обычно не отделимых от национальной светской власти. Однако все это произошло уже в совершенно другую эпоху, когда отношения с Россией сильно укрепились и переходное, драматическое время князя Данилы все более и более отходило в прошлое.
Далее: Время краля Николы
