Петр I, митрополит Цетинский

Дата публикации или обновления 01.05.2021
  • Оглавление: Святыни Черногории
  • Петр I, митрополит Цетинский - окончание.

    Стараясь защитить душу и тело своего народа от врагов, обступивших его отовсюду, святой очень заботился о внутреннем упорядочении жизни вверенного ему Богом народа. Поэтому он основал Народную канцелярию с секретарем, который исполнял обязанности писарские и юридические. Владыка не имел ни одного принудительного органа для осуществления своей власти над народом, и неизвестно ни одного случая, чтобы он кого-то присудил к смертной казни. Между тем, хорошо зная, что анархия и безвластие, приносившие народу столько много зла, столько междоусобного кровопролития, не могут прекратиться без закона и общего порядка, он дал народу своему письменный закон, по которому бы все поступали. До этого времени народ управлялся по своим обычаям, лишь в тяжелых случаях обращаясь к святому за помощью. Он и сам шел к людям или направлял своих посланников, самых уважаемых священников или секретарей, созывал людей на племенные сборы, советовал и заклинал жить в мире и согласии.

    Первый сборник законов, который приняла Скупщина глав, названный «Стега» и состоявший из шести частей, был принят «во имя Пресвятой единосущной и единославной, приснопоклоняемой и нераздельной Троицы, Отца, Сына и Святого Духа». В этом сборнике первичных законов главы и старейшины и весь собор Черногорский призывали Господа Бога Вседержителя в помощь себе: «друг другу, племя — племени, нахия — нахии твердое и чистое доверие, и слово чести и уважения даем, а предавать и обманывать не желаем», но желаем церкви святые и монастыри и дома свои с помощью Всесильного в Троице славимого Бога оружием своим защитить, предавая всякого изменника вечному проклятию. Однако это была только подготовка к принятию настоящего законника, получившего впоследствии название «Законник святого Петра I», который был написан и принят в два этапа. Первая его часть вплоть до 16-го члена принята 18 октября 1798 года на Скупщине в монастыре Станьевичи, а вторая — на Скупщине в Цетинье, состоявшейся 17 августа 1803 года. Начинается Законник словами «Во имя Господа и Спаса нашего Иисуса Христа» и разделен на 33 члена, по числу лет земной жизни Спасителя. Его приняли единогласно и соборно, в конце поклявшись беречь и соблюдать, и подтвердили свою клятву целованием Честного и Животворящего Креста и Святого Евангелия, а кроме того и святых мощей великомученика Пантелеймона.

    Призывая Бога в помощь и защиту, Собор сначала единогласно подтвердил Стегу. А потом определил, как поступать с убийцами невинных людей и как их следует наказывать, ибо без казни злого и самовольного человека «единство, мир, тишину и всякий добрый порядок невозможно удержать».

    Законник определял, как следует поступать с теми, которые вредят другим, которые отнимают чужую жену или девушку и потом венчаются с ней, определял наказания для воров и разбойников, поскольку больше всего зла и кровопролития было из-за разбоя. По Законнику, «более всего родители виноваты, которые с самого начала не захотели своих детей хорошо воспитать и держать в страхе Божием». Также говорится о долгах, купле и продаже имущества, мире с людьми Приморья, о ссорах на базарах и возле церквей, «отчего не только базары остаются в смуте и запустении, но и народ с сожалением возвращается обратно, и храм Божий терпит поругание и безчестие». Далее определяется налог, на который могут содержаться суд и власть, и приводится пример митрополита Петра, который первый выделил для этого весь доход от всех земель Цетинского монастыря в Синачском округе. Закон далее напоминал судьям, чтобы, когда сядут судить, «вспомнили, что они голосом народным по воле Божией поставлены судьями, а не как наемники, но — как истинные отцы, возлюбившие свое отечество», и чтобы молились Богу, дабы им дал просвещенный разум, силу мудрости, чтобы познать, что есть праведно, свято и богоугодно. Еще — да помнят свои обещания и клятвы и да не судят пристрастно, но по справедливости — и малого, и великого, «ибо суд принадлежит Богу», и пусть терпеливо слушают, и одну и другую сторону, и да не берут взяток. Народ же судей уважаемых и добрых пусть почитает, любит и слушает как добровольно избранных и поставленных. В конце Законник запрещал всякое насилие и призывал к верности отечеству, лучше же сказать, что это делал сам святой Петр через него, ибо этот закон — его дело, закон, который обязует священников во время праздников в церквах, а также точно и князей и племенных старейшин, чтобы всякого хозяина в доме поучать: «да мирно с любовью живет с каждым, да боится Бога и да перестанет злое говорить и злое делать», и чтобы все помнили наказания, определенные для преступников — «и то пусть каждый хозяин запомнит и дома своим детям и всем домашним да расскажет».

    Приняв такой соборный богомудрый закон, святой Петр всю свою жизнь старался научить народ его придерживаться для его же блага, претерпев из-за этого много страданий, ибо закон часто нарушали и те, кто его подписал, предпочитая миру и согласию свое самоволие и разнузданность.

    Святой, зная, насколько школа полезна для воспитания молодежи и усваивания благих обычаев законов в народной душе, желал основать школу и типографию, но это желание не могло исполниться из-за нищеты и военного положения страны, а еще из-за того, что никто не хотел ему оказать выпрашиваемую помощь. Поэтому он сам стал учителем — собирал детей возле себя, учил их письменности и православной вере, а самых способных посылал учиться в Россию и Австрию. Желая лучше просветить народ светом Евангелия Христова, он говорил с некоторыми русскими архиереями о переводе Священного и Божественного Писания на народный язык.

    Он учил народ и как беречься от болезни, особенно от чумы и холеры, которые несколько раз за время его архиерейского служения оставляли после себя Черногорию опустошенной. Что касается болезней и голода, то они были частыми гостями у этого народа, стесненного «между змеями и скорпионами» в голых скалах и полностью отрезанного от всего остального мира, чему особенно способствовали междоусобные столкновения и постоянная война с соседями.

    Особенно тяжелые годы наступили после войны с французами. Австрийцы в Боке Которской часто закрывали свои базары перед черногорцами, да и от России не приходила обещанная помощь, несмотря на все мольбы святого владыки. К тому же Бог попустил неурожайные годы, и в стране наступил такой страшный голод, какого люди прежде и не помнили. Народ погибал и от голода, и от агарян. Все обращались в беде к безпомощному владыке и ждали от него помощи. Бедняки луковачские ему писали, моля о хлебе и утешении, и приписывали: «Целуем твою руку и край одежды и следы ног твоих...»

    Из Дробняка ему «плачевную книгу писали» и искали у него спасения, ожидая нападения агарян; старейшины же из Морачи во главе с воеводой Миной передавали ему в письме: «Доносим великий плач из Морачи и от ускоков (ускоки — повстанцы из соседней Герцеговины, боровшиеся с турками и переселившиеся из-за них в Черногорию, что еще более ухудшило положение в стране), что уже больше не можем так жить и в наших местах находиться...» из-за голода и нападения сильных на безсильных. Сам владыка записал в эти дни: «Народ за целый месяц ни разу не ел хлеба, а только коренья и травы разного рода».

    В этот голодный 1817 год и сам владыка, не имея средств даже на то, чтобы купить соли, опасался: «Поддержать ничью жизнь не можем, себя погубим — и то ничем не поможем народу». «Но оттого велика скорбь моя, — писал он в одном письме, — что народ не имеет, на что жить, и нету ему никакой пользы в том, что он умножается, ибо вымирает от голода или великой тесноты и нищеты. Один другого бьет и мучит, следовательно, по моему плачевному рассуждению, лучше всего для детей, чтобы они после исполнения над ними святого таинства крещения сразу умирали, чем, вырастая в страданиях от голода и нищеты, будут вынуждены грабить чужое имущество и своих братьев бить и мучить».

    Голод с новой силой разбудил угаснувшие было от долгих усилий святого страсти кровной мести и разбои, когда из Герцеговины бежало в Черногорию множество ускоков с семьями, ища спасения от мести турок. Как будто для того, чтобы зло и беды еще более усилились, в пограничных краях появилась чума, и австрийцы закрыли базары, чтобы не допустить распространения эпидемии. Святитель Цетинский продолжал нести свой тяжелейший крест: он плакал с теми, кто плакал, был сиротой с сиротами, со всеми делился всем, что имел, ободрял, вселял надежду, утешал, умолял беречься от болезни, отдавал в залог свои личные и монастырские вещи, лишь бы только в голодное время помочь бедным, а при войне покупал оружие, порох и олово. «Когда у дома в Черногории протекает крыша, то кажется мне, что вода капает мне за воротник» — так говорил этот новый милостивый самарянин. Каково же было его «богатство», видно из письма милостивого владыки Цетинского от 22 декабря 1820 года, в котором он жалуется одному своему другу: «Мои расходы превышают мои доходы, ибо все трачу для народа, а от народа не получаю ничего, кроме ежедневного безпокойства и головной боли. Я мои самые дорогие вещи заложил и влез в долги».

    Владыка не хотел, чтобы его народ расселялся по чужим землям и шел служить другим. Поэтому он мешал уходу черногорцев на военную службу венскому двору, когда их в свое время вербовали австрийские посланники. Он ставил в пример племя Требейшан у Никшича, которых турки после их бунта разорили, спалив дома, так что они скитались двадцать лет по горам Морачи, пока не нашли спасения в России. Тогда, в 1804 году сразу же выселилось из этого племени в Россию 94 человека. Ранее Кара-Георгий обещал владыке, что примет к себе в Сербию тех, кто из-за нищеты желал переселиться, и сам владыка увидел, что переселение спасло от гибели многих. Сначала 80 человек по его рекомендации переселились в Россию, что подтолкнуло и других черногорцев решиться на переселение. Владыка по этому поводу обращался к царю лично и через других, но не получил никакого ответа. Слушая ежедневные мольбы голодных и отчаянных, он решился без предварительного дозволения послать 800 черногорцев на кораблях в Россию. Одновременно он писал русскому царю: «Посмотрите, Наимилостивейший Властитель, на мои семидесятилетние седины, окажите помощь моим трудам! <...> Кровь народа черногорского чиста, как и его душа прекрасная, а чужой лекарь и от него далек, и от его оживления, далек ему самому, ибо, по поверью, не идет в чужие ворота».

    Продав все свое имущество, на трех нанятых кораблях, с письмом своего святого владыки русскому царю плыли 800 человек мужчин, женщин и детей, измученных голодом. Русский посланник в Царьграде Строганов сжалился над ними, дал им еду и лекарства, но отложил их отправление в Одессу. Он, однако, не получил никакого ответа от русских властей. Турецкие власти, узнав о них, пытались добиться их выдачи как своих подданных. В конце концов русский посланник спрятал их на трех русских кораблях и приказал возвращаться в Боку. Путешествуя сорок дней, некоторые разболелись, некоторые умерли от голода и были брошены в море, а те, что стремились на Русь, больные и задержанные, писали на этот свет через встреченного ими священника Тоша Шоровича, препоручая себя Богу и владыке, чтобы подумал об оставленных.

    Владыка написал им в карантин, в котором они находились из-за болезни, утешительное письмо, заливая его слезами сострадания, но им ничем не мог помочь, так как они уже продали свое имущество другим. А они, когда вышли из карантина, много плакали и убивались, ожидая еды и оказавшись нищими. Один из них оставил следующую горестную запись о том жалком возвращении из Царьграда сотни голодных семей: «Мы отошли больные и голодные в Черногорию, были у нас и умершие от голода и от потурченных <...> и много зла было от того народа. И добрались опять до Цетинья, страшно больные и без ничего <...> без дома, без имущества, без прав, без всего, что надо человеку для жизни...»

    Изголодавшиеся кучки этих несчастных скитались повсюду, и многие из них искали помощи в монастыре Цетинском, прибавляя новые раны к многим старым душевным ранам Цетинского владыки-мученика.

    Приближалась старость, болели ноги от великих трудов и подвигов, а беды и несчастья все умножались и сменяли одна другую. Когда прошла эпидемия чумы, то святой умолял австрийские власти, чтобы открыли города Приморья для черногорцев, дабы народ не умер с голоду — а приближался уже новый голод, который случился в 1822 году. Об этом голоде сам святой писал: «Я многие голодные годы помнил, но такого не было в мое время». И последний год его многострадального земного жития был годом голодным. «Сегодня уже третий день, как народ не имеет хлеба», — пишет он Иеремии Гагичу. А ему пишут Граховляне в этот 1830 год: «Извещаем вас, что эти дни мы еще живы с Божией помощью и вашей. Все время мучают нас мысли о турках, и Черногории, и о голоде...»

    Самым тяжелым для святого владыки было то, что из-за всего этого кровная месть и другие пороки в народе разгорелись с новой силой, и с правительством никто не хотел считаться, а он уже не имел сил, как прежде, всюду появляться и все успевать уладить. Но и дальше он продолжал трудиться изо всех сил, чтобы сохранить народное единство и возвратить покой и порядок, которые были прежде. Он хорошо знал, что только постоянным бдением, своим авторитетом и словом он может спасти страну от гибели.

    Горьки были последние годы его земной жизни — годы мученические; но огромными были его любовь и самопожертвование, а вера во Всемогущего Бога — безмерна. Поскольку он больше не мог из-за старости и болезней сам ходить по стране, чтобы примирять и утешать народ, то слал вместо себя других, слал также свой крест и многочисленные письма, поручая людей в своих тайных молитвах вездесущему Богу, чтобы труд не был напрасен. Со всеми он вел себя как брат и учитель, но и как строгий отец. Когда это было необходимо, то он молился, хвалил и помогал, в другом случае напоминал, призывал опомниться, заклинал и проклинал.

    Желая иметь добрососедские отношения с Австрией, ради постоянной торговли с Бокой, он старался вразумить черногорцев, чтобы не нападали на Боку для разбоя и краж, и писал Ньегушам, что добрый сосед — самый лучший друг и лучшая страна та, чьи дома ближе всего, и умолял не вгонять в стыд целый народ. К Белопавличам он послал своего брата, опасаясь, чтобы они из-за своего самоволия не потеряли свободу, и, увидев, что не желают его слушать, писал им со строгостью: «Потому что, раз вы меня не любите и поучений моих не слушаете, я уже не пошлю к вам никакого посланника, но отошлите от себя моего брата и остальных черногорцев, чтобы шли домой. Вы же раз не можете жить без турецкого ярма, то и живите под ним...» В Катунскую нахию, в которой разгорелись междоусобные бои между поссорившимися племенами, через монаха Стефана Лазаревича святой владыка передавал следующее: «Я с великой скорбью и со слезами вижу, что все ваши враги и все диаволы со всего мира не смогли бы вам причинить столько зла, столько вреда и стыда принести, сколько вы сделали сами себе. Но зачем скорбеть и плакать, если вы больше любите зло, чем добро, и стыд предпочитаете уважению, и не слушаете меня, когда вас учу и вам советую, умоляю вас и заклинаю». Он печалился о них и обличал в том, что они «от Бога отступили и потеряли страх Божий, забыли про стыд, забыли, что такое грех», и делают то, что знают, но не знают того, что делают. Он писал им следующее: «Вы никого не слушаете, кто заботится о вашем благе и говорит об этом, а стоит прийти лжецу, как вы ему сразу начинаете верить...»

    Так страдалец Цетинский сораспинался Господу своему и Его безграничной любви ко всем, полагая всю душу свою и не ожидая и не получая ничего взамен. Жертвуя всем, он жертвовал до конца. «Состарился я, — писал он в последние годы своей земной жизни, — более от зла и непослушания черногорцев, чем от моих дней».

    Став немощным из-за старости и больных ног, он все равно всюду старался успеть и всем лично помочь, как всегда ходил, заботясь о мире. Тех, которых Бог вверил его любви, он возлюбил до конца, как Господь возлюбил учеников Своих: любил их и когда хвалил, и когда укорял, и когда их клял и заклинал «сильным Богом Вседержителем и Честным Крестом и Пресвятой Госпожою Богородицей, и всеми архангелами и ангелами, и всеми святыми, которые от века Богу угодили», и их собственными здоровьем, и счастьем, и удачей — «по три раза и по три тысячи раз!». Он любил их и когда писал, преисполнившись гефсиманской скорби и печали: «Я уже давно увидел, что здесь жить не могу, и придет время, что от людей под старость убежим из Цетинья». Любил их и когда с укором напоминал: «...сердце от вашего зла увяло и старость моя оскорблена, ибо для меня никогда не бывает ни покоя, ни радости». Владыка знал, что народ его глубоко уважал и слов его и слез боялся, словно грома небесного, и поэтому он имел смелость по Боге писать им с такой строгостью, пользуясь сединами своими и страданиями, которые претерпел за народ, — лишь бы только привести всех к миру и братскому согласию, стыдя их старостью своею и самоотверженной любовью.

    Святой чувствовал, что приближается конец его земному странствованию, многочисленным трудам и заботам о вверенных ему Богом душах, поэтому он нашел богоугодным Георгия — сына его младшего брата Саввы — назначить своим преемником и послал его учиться в Петербургкую Духовную академию, дабы достойно подготовить к высокому служению. Но Георгий, имея больше склонности к военному делу, чем к духовному призванию, просил у владыки дозволения поступить на военную службу. Владыка его освободил от обязанности принять духовный сан и призвал к себе другого своего племянника — Радивоя, Раду, сына своего самого младшего брата Тома, провидя в нем достойного наследника, многосторонне одаренного.

    Когда Раде приехал в Цетинье, то увидел, что перед монастырем его ожидает, опираясь на свой серебряный архиерейский жезл, высокий, скромный старец в одеяниях духовного лица. Его длинная борода и волосы, по описанию современника Люба Ненадовича, были белыми, как снег, а кожа на лице и руках — желтой, как воск. Около него стояли черногорцы, обнажив головы, — стояли возле святого, который еще ходил по земле. Это был святой владыка, повлиявший на будущего великого поэта более всякого другого человека своим обликом, словом, делом и примером во всем. Ибо и сам он был одаренным писателем и песенником, являясь мудрым вождем народа и сосудом избранным Святаго Духа.

    Святитель Петр преставился в Цетинском монастыре в день святого апостола и евангелиста Луки, 18 октября 1830 года, после многих трудов, забот и лет, на сорок шестом году своего архипастырского служения.

    Утром этого дня владыка, почувствовав приближение конца, позвал секретаря Симу Милутиновича в келию и попросил его записать последнее завещание, последнюю волю. Говоря в завещании, что он заботился о народе и всех бедных людях, святой митрополит умолял каждого черногорца и брачанина, малого и великого, перед кем согрешил или кого огорчил, простить его от всего сердца, прощая и сам каждого, кто согрешил перед ним: чтобы каждому было легко на Страшном Суде Божием во время Второго Христова Пришествия. Потом он молил весь народ и заклинал его всемогущим Богом, Творцом всего живого, и всеми Силами Небесными, чтобы его с миром в тишине и любви общенародной кротко закопали и поклялись на его мертвой груди, что до дня святого Георгия никто никому не причинит ущерба и не прольет крови. Каждого молил и заклинал истинным Богом Вседержителем — навеки завещал, чтобы никто не наносил ущерба церковному имуществу и всех священнослужителей почитал и слушал, имея в виду и своего наследника — Раде Томова, о котором надеялся, что он «будет мужем совета и разума». В конце, благословляя всех добрых, верных и послушных, оставлял им деньги на общенародные нужды, которые получил как помощь от русского царя, из-за чего многие клеветали на него, и заклинал держаться единоверной и единокровной России.

    В день своего упокоения сидел этот смиренный Божий угодник, как обычно, в большой монастырской кухне возле очага. Рядом сидели некоторые из главарей черногорских, которые пришли к нему в то время. Он давал последние советы и наставления, говоря, что приближается конец его жизни. Святой говорил как заботливый хозяин, который отправляется в дальний путь. Посреди этой беседы наступила великая слабость, он изнемог и полностью обезсилел. Старейшины его приподняли и отвели в его маленькую келию с единственным окном, в которой он, как истинный подвижник и пустынник, проводил свою жизнь, и опустили его на кровать. Там, молясь Богу, и благословляя Черногорию и весь народ, и «разговаривая со стоящими возле него», тихо предал святитель дух свой Богу без всякой боли и смертных мук.

    Услышав об упокоении своего святого владыки, вся Черногория стала его оплакивать. Христиане в Приморье, находящиеся под агарянским игом, тяжко воздохнули, потеряв своего утешителя, свое убежище, своего молитвенника пред Богом. Ревностный апостол Христовой веры, проповедник братской любви, согласия и свободы оставил страну сиротой. Погребли его в монастырской церкви. А перед погребением на большом поле перед монастырем, подняв ружья над мертвым и святым телом владыки, главари со слезами поклялись жить в любви, удержать согласие и мир и слушать Раде Томова. Было опасение, как сообщает его наследник Петр II, что оплакивая «вестника воли Всевышнего», нашего общего отца и кроткого учителя, от потрясения дойдет дело до ссоры и резни у гроба, «но слава всевышнему Творцу и всех благ Отцу, вселившему в их сердца ангела мирна»: «Когда было прочитано завещание, то каждый заплакал — даже его самые непримиримые противники... не удержались от слез и все, плача, поклялись исполнить его завещание».

    Раде Томов, полный скорби о своем дяде и учителе, взяв его тяжкое бремя на свои слабые плечи, так писал 22 октября 1830 года: «Во всей нашей державе нет человека, который бы не плакал о нем, и даже сами неприятели его в горести, и можете себе представить, каково теперь нам — самым близким людям!»

    Когда в 1834 году, четыре года спустя после упокоения владыки Петра, в тот же день святого апостола и евангелиста Луки его гроб был открыт, то мощи святого владыки были обретены целыми и нетленными. Радостную для всех весть, что Бог прославил Своего угодника, объявил Петр II в этот день всему народу, желая, чтобы все были участниками «радости и веселья общего нашего Православия». В своем радостном послании мудрый наследник своего святого дяди писал так: «Оповещаем вас, благочестивый народе, что в 18-й день сего месяца, в день святого Луки, мы открыли гроб блаженно и свято почившего предка моего и архипастыря вашего Петра и, открыв гроб, обрели целое и святое тело доброго и святого архипастыря нашего. Поэтому, благочестивый народе, мы вам радостно объявляем об этом счастливом событии, ибо знаем, что будете благодарить Всемогущего Творца, Который вашего доброго отца, крепкого пастыря Церкви и стада Христова, вашего защитника и избавителя послал вам во святых мощах, чтобы, как он и при земной своей жизни готов был отдать за вас и душу и тело, так и теперь будем молить, чтобы он отныне как святой и угодник Божий был молитвенником перед Всемогущим Богом за нас как за сынов своих. Я думаю, благочестивые христиане, вы помните слова святого Петра, которые он вам говорил: "Да живите в согласии, мире и единстве". Эти святые и божественные слова, я думаю, каждый из вас сохранил бы в сердце, даже если бы угодник Божий не явился вам сейчас святыми мощами. Теперь же, надеюсь, вы будете этих слов еще больше придерживаться, ибо увидите его среди вас святым и нетленным. И вы теперь, как думаю, уверены, что тому черногорцу, который не захочет соблюдать согласие, мир и единство, святой Петр будет врагом и на том, и на этом свете. Так что те, которые имеете между собою вражду, бросьте ее и примиритесь, и тогда вас возлюбит Бог и святой Петр. Препоручаю вас Богу и его новоявленному святому, оставаясь каждому доброжелателем».

    Народ, который своего архипастыря еще при жизни считал святым и всегда называл его «владыка святый», услышав эту радостную весть, поспешил со всех сторон в Цетинье, чтобы приложиться к его честным мощам. Пришел народ из Черногории, Брда и Боки Которской, славя Бога за дар Его. Шли по грязи и безпутью даже девяностолетние старцы на поклонение новоявленному угоднику Божиему и столпу своего отечества. По оценке Бука Караджича, который тогда находился в Цетинье, собралось возле тела святого 1500 душ. Хотя были и злонамеренные люди, и завистливые, помраченные своим ложным разумом, которые не оставляли в покое даже святые мощи истинного пастыря, как и при жизни не оставляли в покое его своей злобной клеветой, и которые покушались помешать народу приходить к нему на поклонение, особенно из Боки, — но не могли остановить реку народной любви и почитания. Никому из смертных, — говорит Люб Ненадович, — что сейчас рождены, ни один христианский народ такого почитания не оказывал: его именем заклинают, его в помощь призывают, в скорби и болезни к его мертвому телу приходят ради утешения и исцеления!

    Насколько черногорцы боялись его чудотворных слов и его проклятия, пока он был жив, настолько же более теперь остерегались сделать ему неугодное, сделать то, что он проклинал, ибо знали, что он теперь ближе к Богу. Он видел и знал и всегда будет видеть, живет ли его народ в вере и любви, в согласии и взаимном уважении, и будет добрым помощником в жизни, а для злых — грозным и карающим. Долго помнилось и помнится доныне каждое его проклятие и каждое его благословение: что он благословил, то осталось благословенным; что он проклял, то никогда не имело будущего. Народ про него говорил: «Тот святой Петр, что в Риме, три раза отрекался от Христа, а наш святой Петр — ни разу!» Поэтому часто говорят: «Помоги, святый Петре!» — ибо он кость от их кости, он заступник надежный пред Богом и похвала всей Церкви Божией.

    Народ знал, что на протяжении всей своей жизни, несмотря на разнообразные мирские обязанности, он был великим подвижником и молитвенником и до самой смерти жил в полумраке одной-единственной келий у церкви Цетинского монастыря, которая больше походила на келию пустынножителя. Мало его видели веселым или говорящим продолжительное время — обычно он слушал, углубленный в богомыслие или в заботы о своей пастве. Когда читал молитву над головой больного, то редко случалось, чтобы больной не выздоровел. После причисления богоносного владыки к лику святых и прославления его тела силою Святого Духа и чудесами, в его честь воздвигли много храмов, из которых первый храм воздвиг богомысленный Петр II на вершине горы Ловчен (1844), где завещал захоронить и свой прах.

    Но в эти последние времена, когда не стало страха Божиего и охладела вера многих и любовь к святому, к его распинаниям за народ до смерти и после смерти, разрушен был и храм на вершине Ловчена. Вечно страдающий владыка, который в своей старости писал: «Живя среди турок, я не испытывал бы столько бед, сколько терплю от черногорцев», — снова нашел прибежище в Боке, которую так любил. В Перчне у Котора благочестивый народ в его честь воздвиг новый храм, подобный разрушенному ловченскому. И в городе Дортмунде, в далекой Германии, рассеянные чада его посвятили ему скромную часовню, в честь Бога и его, во спасение душ своих. К нему припадаем и мы, многогрешные, и молитвенно вопием: святый отче Петре, Цетинский чудотворче, моли Пресвятую Троицу, Трисолнечного Бога нашего, да просветит тьму нашу. Аминь!

    Далее: Чудеса святого Петра Цетинского
    В начало



    Как вылечить псориаз, витилиго, нейродермит, экзему, остановить выпадение волос