Телескоп-великан.
Рассказ о Ленинградском трижды ордена Ленина оптико-механическом объединении имени В. И. Ленина.

Дата публикации или обновления 02.11.2021

Истории стран мира

Завод как на ладони

Кто дальше

Все самые крупные телескопы нашего времени были изготовлены с применением больших зеркал. Чем больше зеркало, тем телескоп сильнее.

Казалось бы, чего проще — брать большие зеркала и строить мощные телескопы. Но дело все в том, что вогнутое зеркало крупных размеров довольно непросто сделать.

Первое зеркало в телескопе, построенном Ньютоном, было в поперечнике всего пятнадцать сантиметров. Меньше чайного блюдца.

Но уже через пятьдесят лет диаметр зеркала достиг ста двадцати сантиметров, а вес его*стал больше тонны.

В нашем столетии американцы соорудили три телескопа-гиганта: один с поперечником зеркала сто пятьдесят сантиметров, другой — два с половиной метра, и, наконец, пятиметровый рефлектор был поднят ими на гору Паломар.

Мы тоже не теряли времени понапрасну: наши двух с половиной метровые зеркала давно уже направлены в небо на Бюраканской и Крымской обсерваториях.

Десятки точнейших, наичувствительнейших зеркал планеты Земля щупают ночное холодное небо. Они соревнуются в своей чуткости к звездному свету.

У Паломарского телескопа десятки лет не было соперников; в гордом одиночестве он улавливал мерцание галактик и звездных туманностей на расстоянии примерно 9 миллиардов световых лет. Я своими глазами читал уверения авторитетного американского специалиста: «Сомнительно, чтобы когда-нибудь смогли изготовить зеркало, превышающее его своими размерами».

Но вот наши советские, ленинградские оптики построили инструмент с диаметром зеркала шесть метров! Имя ему — БТА — Большой Телескоп Азимутальный.

Когда в 1968 году в советской печати появилось первое короткое сообщение о БТЛ, газеты мира подхватили это известие как самую потрясающую сенсацию. Еще бы! Русские решили соревноваться с Паломаром! Да как: диаметр зеркала больше на целый метр. Значит, телескоп и увидит дальше. Насколько же!

БТА, по расчетам ученых, позволит астрономам проникнуть на расстояние 15 миллиардов световых лет от Земли.

Прежде чем рассказать о БТА подробно, нужно представить завод, которому оказалась под силу эта работа.

Вот вам осколки разбитых витрин

В Ленинграде есть несколько заводов, которые выпускают оптические приборы. Все вместе они составляют фирму — Ленинградское оптико-механическое объединение имени В. И. Ленина. Кратко — ЛОМО.

До революции все оптические приборы и инструменты Россия покупала за границей: либо у французской фирмы «Мантуа», либо у немецкой «Цейс».

В 1914 году в Петербурге действительный статский советник Путилов, которому принадлежал машиностроительный завод (ныне Кировский), учредил вместе с группой компаньонов «Российское акционерное общество оптического и механического производств».

В специальном уведомлении писалось:

«Общество строит завод в С.-Петербурге, по Чугунной улице, на каковом заводе под руководством русских специалистов, русскими рабочими, по возможности из русских материалов будут изготовляться по мере запроса все приборы. ..»

Директором правления Общества был назначен француз, начальником оптико-механической мастерской — итальянец, руководителями отделов — французы и англичане. Стальные детали были заказаны шведам, оптическое стекло — французам.

В жизни России произошли очень серьезные изменения, прежде чем завод стал действительно русским. Главное из этих событий — Октябрьская революция.

Вы понимаете: для того, чтобы делать оптические инструменты, нужно иметь стекло. А тайной оптического стекловарения владели три семьи: Шотта — в Германии, Ченса — в Англии и Мантуа — во Франции.

Оптического стекла в молодой Советской республике не было. Для первых приборов приходилось привозить на завод осколки разбитых витрин.

Биологи и врачи просили: дайте микроскопы!

Моряки требовали: дайте перископы!

Ну, астрономы по тем временам могли только скромно заявить: нужны новые телескопы.

А еще нужны были фотоаппараты, бинокли, кинопроекторы и просто очки.

Так вот, прежде чем дело дошло до приборов, советские оптики овладели тайной стекловарения. На это ушло десять лет.

Ну, а раз появилось стекло, то надо было ставить дело на широкую ногу и на базе старого строить новый завод.

Новые корпуса Государственного оптико-механического завода были готовы к 1931 году.

А до шестиметрового телескопа еще так далеко! Еще даже не создан первый советский фотоаппарат, еще не в каждом клубе есть свой кинопроектор, еще проекты микроскопов только лишь зарождаются.

Все-таки удивительно, как за такой короткий срок слабосильный заводишко сумел стать гигантом и прийти к мировой известности! Собственными глазами

Астрономические приборы на заводе начали изготавливать в 1934 году. До войны гомзовцы успели сделать целостат—прибор для наблюдения полного солнечного затмения. Его установили в Симеизской обсерватории.

Затем был выпущен уникальный телескоп для фотографирования небесных светил. Он был единственным в Европе.

Были спроектированы еще несколько инструментов для Пулковской обсерватории.

И Симеизскую и Пулковскую обсерватории во время войны разрушили фашисты. Да и сам завод сильно пострадал от бомбежек. Так что после войны пришлось начинать все заново. По существу всех своих главных успехов в теле-скопостроении завод достиг в послевоенное время.

Первые гомзовские зеркала для телескопов были скромных размеров — полметра, метр, один метр тридцать сантиметров. И наконец — два шестьдесят.

А для изготовления таких зеркал нужны были специальные машины, станки, установки. Работа могла проходить в строго заданных условиях — в особом искусственном климате и при отсутствии малейшей вибрации.

Гомзовцы справились со всеми трудностями. Один мощный телескоп был установлен в Крыму, другой — в Армении, третий — в Южной Америке.

Главное зеркало

Все эти чудесные, уникальные инструменты, как оказалось, были репетицией, подступом к главной работе, к которой двигалось Оптико-механическое объединение.

Громадность и важность ее были подчеркнуты даже тем, что о ней писали не иначе, как с прописных букв: Большой Телескоп Азимутальный.

Пять лет понадобилось конструкторскому бюро астроприборов, чтобы сказать заводу: вот таким будет новый телескоп, начинайте строить.

Самое главное, как вы уже поняли, было стекло.

Стекловары положили в печь кремнезем, поташ, соду, сурик и стали варить стекло. С этого момента завод начал борьбу, нет, настоящее сражение за точность астрономических наблюдений.

Чтобы вы поняли, какая поистине ювелирная работа началась в этот момент, я приведу такой пример.

Что бы мы ни варили — кашу или кисель, — их всегда надо помешивать, это вы сами прекрасно знаете. Казалось бы, чего проще.

Но оказывается, что при варке стекла эта операция считается самой тонкой. От нее зависит химическая однородность стеклянной массы.

У стекловаров, представьте, есть старый отчаянный спор: как вращать мешалку — по часовой стрелке или против. До сих пор этот вопрос не решили…

Расплавленную массу по платиновой трубе пустили в форму.

Получилось нечто вроде диска весом 72 тонны.

Теперь начиналось очень ответственное время — остывание стекла.

Ну, вы, наверное, представляете, отчего лопаются стаканы: стеклянные стенки нагреваются неравномерно, от этого создаются внутренние напряжения, которые и ломают стекло.

Примерно то же самое могло произойти с заготовкой для зеркала. Поэтому температуру стекла снижали постепенно, автоматически, по полградуса в сутки.

И остывало оно больше года.

Когда заготовка остыла, началась ее механическая обработка. Предстояло придать поверхности этого диска форму параболы, то есть сделать стекло вогнутым. Точность этой параболы трудно себе представить. Самая ничтожная кривизна впоследствии исказила бы изображение — зеркало передавало бы нам ложную информацию о звезде.

Понятно, что идти к такой точности надо было очень осторожно, снимая каждый раз со стекла тончайший, невидимый слой. Специальный шлифовальный станок удалял сотые доли миллиметра, а полировальный — доли микрона. После каждого сеанса обработки проводился контроль.

Сначала через час.

Потом через каждые пятнадцать минут...

Работа шла в помещении с двойной герметизацией и с кондиционированным воздухом. Этот цех называли «термосом в термосе». В корпус никого не пускали. Возле зеркала одновременно могло находиться лишь два человека. Дыхание третьего уже изменило бы температурный режим огромного цеха. А это повлияло бы на чистоту обработки.

Вот какая это была точность!

Сутки за сутками зеркало «худело», теряло в весе. Абразивы и войлок сняли с него 30 тонн стекла!

Долго еще лучшие оптики завода колдовали над зеркалом.

И оно вознаграждало их, становясь самым чувствительным на Земле приемником света.

Как переделывали ворота

Оптики обратились на Адмиралтейский завод:

— Сделайте нам, пожалуйста, оправу для зеркала.

— Хорошо, сделаем, — ответили корабелы.

Выточили оправу, стали ее вывозить с завода, а оправа ни в какие ворота не лезет. Всего-то трех сантиметров ворот не хватало. Что делать! Ломать! Жалко! И так и этак крутили — все-таки вывезли.

— Да ну вас, оптики, с вашей оправой! — кричали, смеясь, корабелы. — Чуть нам все ворота не разнесли!

Повезли оптики оправу к себе на завод, рады: вот, мол, выкрутились.

Стали въезжать в ворота родного завода, а оправа снова не лезет! И тут уж, как ни крутились, не могли просунуть оправу домой.

Вот видите, чужие ворота уберегли, а свои пришлось ломать, переделывать.

Такова оправа.

А Кировскому заводу оптики тоже задали непростую задачу: нарезать два огромных зубчатых колеса для поворота громадного телескопа по вертикали и горизонтали. Точность нарезки должна была составлять две сотые доли миллиметра.

— Что же нам делать, — озадачились зуборезчики, — ведь столько металла лежит на станке — двадцать тонн колесо, поди-ка пройдись по нему с такой точностью трехсоткилограммовой фрезой...

Но оптики сами и помогли. Они изготовили специальный микроскоп для контроля за режущим инструментом, чтобы он не делал промахов.

Семьдесят шесть суток работали лучшие мастера. Оптики посмотрели на готовые колеса и сказали:

— Ювелирная работа!

Строить телескоп оптикам помогали и другие заводы: Ижорский, Металлический, Невский, завод «Большевик».

Это в Ленинграде. А всего в сооружении телескопа и обсерватории участвовали 250 заводов страны.

В поисках места

Шестнадцать экспедиций отправились из Пулкова во все концы страны: в Крым, на Кавказ, в Среднюю Азию, в Сибирь, в Казахстан, на Памир, в Поволжье...

Каждая экспедиция провела в своем месте не меньше года. Выясняли, сколько там бывает ясных ночей, каковы колебания температуры, сильны ли ветры, велика ли прозрачность воздуха. С помощью переносных телескопов прицеливались на далекие звезды, проверяли качество снимков.

Памир не годился из-за того, что днем там бывает очень тепло, а ночью температура резко падает. Для оптических инструментов это вредно.

Казахстан всем был хорош, но летом там бушуют пыльные бури. Опять не подходило.

Так по разным причинам отпадал один район за другим, пока не остался Северный Кавказ.

Наконец выбрали станицу Зеленчукскую в Карачаево-Черкесской автономной области. В сорока километрах от нее, на урочище Семи Родников, на высоте 2072 метра и решили строить Специальную Астрофизическую Обсерваторию. Все здесь нравилось астрономам: сухой, прозрачный воздух, ясное ночное небо, сто безоблачных дней в году. Я читал отчет Семиродниковской экспедиции — это целая книга.

Диву даешься, сколько труда затратили люди во имя точности будущих астрономических наблюдений.

Зеленчукская

Дважды я бывал в Зеленчукской. Станица как станица.

Пирамидальные тополя уходят под самые облака, на базаре торгуют соленым перцем и семечками, собаки по улицам бегают.

Нет, конечно, школа, кино, газетный киоск и все, что положено районному центру, там есть, но все-таки это то самое, что называют провинцией.

И вдруг здесь — представляете! — появляются сотни незнакомых Людей, одна за другой подъезжают легковые и грузовые машины и по тихим улицам начинает носиться автобус с загадочными буквами на лбу:

АН СССР — САО

САО! САО! — это звучит как клич непонятных и беспокойных пришельцев.

САО! — символ тревожных и интригующих времен.

САО строит дом, САО лезет на гору, САО какие-то ящики из Ростова привозит!

Скоро все разобрались, что САО — это Специальная Астрофизическая Обсерватория, которую здесь будут строить.

«И все-таки, — думал я, глядя на поглощенных своими заботами жителей, — все-таки не все еще поняли, что Зеленчукской выпал счастливый, немыслимый жребий — о ней будет знать весь мир, все люди Земли когда-нибудь будут ждать новостей из Зеленчукской, и телеграфные аппараты планеты будут отстукивать: «Zelenchukskaja! Zelenchukskaja!»

Я стоял на высоте 2072 метра, на краю строительной площадки, и смотрел вниз.

Где-то далеко-далеко внизу блестела змейка реки. Кудрявились и вздымались на горы лиственные леса, извивалась дорога.

А ближе к нам, в седловине, но все равно далеко внизу, белела палатка чабана и овцы лежали на альпийском лугу, как серые камни.

«Вот судьба! — думал я про одинокого чабана. — Здесь мировой центр науки закладывается, а он как пас свою отару, так и пасет. И ни о чем не ведает».

И показалось мне расстояние между нами и ним неизмеримым. Я сказал об этом знакомому астроному Саше. Он выслушал внимательно и покачал головой.

— Нет, — сказал астроном Саша. — Ты ошибаешься. Никто так не близок нам здесь, как чабаны. Чабан, если хочешь знать, тоже астроном. Он великолепно знает звездное небо, он отыщет тебе любое созвездие, ему понятно движение звезд и все перемены, которые в небе происходят. Чабан может найти по звездам дорогу, определить время, составить прогноз погоды. О, если б все люди были так близки к звездам, как чабаны!..

Два памятника

Сто лет назад богатый торговец из Сан-Франциско Джемс Лик однажды почувствовал, что скоро будет умирать. Этого ему не хотелось.

Однако он понимал, что тут ничего не поделаешь, и решил хоть увековечить свое имя, чтобы не сразу исчезнуть из памяти людей. А так как особых заслуг — изобретений, открытий или стихотворений — у него не было, то сделать он это мог только за свои деньги. И он решил, что построит себе гробницу—пирамиду размером никак не меньше, а, по возможности, больше египетских пирамид.

Вызвал он инженера и предложил составить проект.

Инженер подумал-подумал и ответил Джемсу Лику:

— Мистер Лик, зачем вам строить пирамиду, которая неизвестно чему будет служить!

— Как неизвестно чему, — возмутился Джемс Лик, — она будет служить мне гробницей!

— Да, но при взгляде на нее у людей не возникнет ни мыслей, ни чувств, разве только сожаление о тщете человеческих усилий.

— Тогда что же вы предлагаете!

— Мистер Лик, употребите ваши деньги на живое и нужное дело — ну, скажем, на строительство обсерватории.

— Хм! А она может служить мне гробницей!

— Она будет носить ваше имя.

— Хм! — произнес Джемс Лик. — Я, пожалуй, не прочь. Но при одном условии. Если под главным телескопом этой обсерватории будет стоять мой гроб.

Так богатый торговец из Сан-Франциско Джемс Лик добился, чтобы его грешное имя постоянно мозолило глаза человечеству. В обсерватории Калифорнийского университета на горе Гамильтон и по сей день возле главного телескопа лежит мрачная могильная плита со словами: «Здесь похоронен Джемс Лик». А обсерватория называется Ликской.

Строители Большого Азимутального Телескопа, создатели САО на урочище Семи Родников тоже решили увековечить свою память. Под шестиметровый рефлектор они заложили плиту. Вот что на ней написано:

«Во имя прогресса советской науки о космосе, изучающей тайны Вселенной для блага всего человечества, Академия наук СССР заложила 18 марта 1966 года Специальную Астрофизическую Обсерваторию на горе Семиродники Зеленчукского района Карачаево-Черкесской автономной области Ставропольского края РСФСР, выбранной Главной астрофизической обсерваторией АН СССР.

Здесь будет установлен большой азимутальный телескоп с диаметром зеркала шесть метров, изготовленный Ленинградским оптико-механическим объединением».

Как везли телескоп

Вы представляете себе задачу: 800-тонное чудо науки нужно бережно, как ребенка, не тряхнув, не качнув, доставить за две с половиной тысячи километров и поднять высоко в горы, за облака.

Для начала составлялся маршрут, в котором был учтен и продуман каждый метр пути. Потом строились специальные участки дорог, специальные мосты, специальные транспортные средства.

Потому что обсерваторию ведь предстояло построить тоже специальную.

7 июня 1968 года, в белую-белую ночь, когда ленинградцы спали, по городу на самой медленной скорости прошла очень странная процессия. Впереди ехали мотоциклы ГАИ с зажженными фарами, за ними — необычного вида тягачи с длиннющими прицепами, на которых был уложен упакованный в ящики груз. Самая маленькая деталь этого груза весила 30 тонн.

Нервничали мостовики — невские мосты принимали на себя небывалую доселе нагрузку.

Суетились работники Ленэнерго — снимали и снова восстанавливали электрические провода.

Не спали работники водопроводного и кабельного хозяйства.

ГАИ охраняло трассу так тщательно, как будто везли сотню неразорвавшихся бомб.

Каждый делал свою работу, быть может не думая о конечном ее результате. А между тем и мостовик, и электрик, и милиционер, и водитель тягача служили в эту белую ночь Астрономической Точности.

Дойдя до набережной Лейтенанта Шмидта, процессия остановилась. Тут ее ждал машинист Прокопенко. Хоботом своего плавучего крана он легко поднял прицепы вместе с грузом и установил их на баржу. Тягачи облегченно вздохнули и пошли своим ходом в Ростов.

Два буксира потянули баржу против течения по Неве. В Петрокрепости их сменили два других буксира. Так началась водная эстафета по Волго-Балту, Волге и Волго-Дону, продолжавшаяся около месяца.

Наконец баржа благополучно прибыла в Ростовский порт. Такого мощного плавучего крана, каким управлял в Ленинграде машинист Прокопенко, здесь не было. Поэтому построили специальный причал. Шесть тягачей въехали на палубу баржи и соединились со своим грузом, по которому уже порядком соскучились.

От Ростова до Зеленчукской добирались два дня по совершенно пустому шоссе. Автопоезд сопровождали мотоциклы ГАИ и пожарные машины. Стоял невыносимый зной, асфальт был раскален. Пожарные ехали рядом и поливали водой колеса тягачей и прицепов, чтоб не горели. Так проехали пятьсот тридцать километров. Оставалось сорок.

Эти сорок километров пути были специально построенной горной дорогой. Чтобы представить себе, что такое дорога в горах, нужно взять моток обыкновенного елочного серпантина и, ухватив его за конец, сильно подбросить. То, что у вас получится, можно условно считать схемой горной дороги. Так она обычно и называется: серпантин.

Сорок километров пути от Зеленчукской до горы Семиродники представляли собой серпантин из девяноста восьми поворотов. Чтобы построить участок этой дороги всего лишь в семнадцать километров, понадобилось два эшелона взрывчатки.

Вот по такой дороге и карабкались тягачи, поднимая на строительную площадку детали телескопа и монтажный кран. Колеса зависали над пропастью. Водители ехали с открытыми дверцами — так полагалось по правилам техники безопасности...

Башня

Башню сравнивают с говорящей Головой, встретившейся в поле Руслану.

Башню сравнивают с шлемом древнего русского воина.

Башню сравнивают с инопланетным летательным аппаратом.

И все это правильно.

Она стоит на дикой горе, в окружении альпийских трав и цветов. Она красива. Она загадочна. От нее глаз невозможно оторвать.

Она, эта башня, одновременно — произведение искусства и чудо техники. На нее как посмотришь, так сразу понятно, что она к космосу имеет отношение.

Какая форма!

Какой блеск!

Какая гармония!

Поначалу кажется, что сидели здесь в горах художники с архитекторами и выдумывали, что сюда, к этим горам, покрасивее подойдет.

Только потом, побеседовав с монтажниками, начинаешь понимать, что тут каждая мелочь продумана и подчинена одному, все одному и тому же — Точности.

Что башня со своим полусферическим куполом родилась не в сердцах художников, а в головах конструкторов и инженеров после многочисленных экспериментов.

Что форму ее проверяли в аэродинамической трубе, как фюзеляж самолета.

Что другой она попросту не могла быть, поскольку влияла бы на точность работы телескопа.

В башне — за что ни возьмись, на что ни брось взгляд — все сделано с расчетом, с тайным умыслом.

Полусферический купол — чтобы ветры ущелий обдували башню равномерно, не встречая сопротивления.

Алюминиевое покрытие — чтобы башня не поглощала слишком много солнечного тепла. Пол из мягкой резины и внутренняя облицовка из алюминия с войлоком — чтобы ликвидировать шум.

Ну, а травка, изумрудная травка вокруг башни — тоже с расчетом! Это специально положенный дерн, чтобы не было пыли, чтобы почва не так нагревалась. Вот, оказывается, и травка участвует в обеспечении точности астрономических измерений.

О специальных устройствах башни нечего и говорить. Тут и система искусственного климата, которая будет еще днем готовить воздух внутри башни, чтобы он полностью совпадал с наружным воздухом предстоящей ночи.

Тут и установка для алюминирования зеркала, чтобы оно больше воспринимало звездного света.

Тут и система управления телескопом, такая точная и удобная, что двигать 600-тонную махину может один человек.

Башня — это целый научно-исследовательский институт с лабораториями, вычислительным центром, технологическим цехом, кинолекционным залом и даже гостиницей для ученых. Все учтено, каждый квадратный метр площади служит основной цели.

И лишь одно конструкторы отдали художникам — потолок вестибюля.

Не стесняйтесь, фантазируйте!

Я их встретил в обсерватории — латвийских мастеров витража. Из цветных стекол они монтировали на потолке знаки зодиака: Водолея, Рыб, Тельца, Деву, Льва, Скорпиона — все двенадцать, по числу месяцев. А посреди них в Космосе летел Человек.

Вечная связь

Монтажники работали как ювелиры. Купол башни вместе с телескопом должен был вращаться мягко и плавно, повторяя ночной путь звезды. А это значило, что двадцать пять тысяч деталей нужно приладить друг к другу с точностью до сотой доли миллиметра.

А вот подите приладьте, если солнце разогревает конструкции и они увеличиваются в объеме. Чаще всего поэтому работали ночью. А точнее — и ночью и днем.

Монтаж двигался медленно. Люди устали. Ленинградские, горьковские, ростовские монтажники скучали по своим семьям, по своим городам. И тогда на обочине горной дороги появился голубой указатель:


Ленинград — 2620 км

Ростов-Дон — 540 км

Горький — 2190 км


— Ничего, — утешали монтажников астрономы, — вам не так уж и далеко. Вот нам предстоит забраться подальше — на 15 миллиардов световых лет — и то терпим...

И телескоп встал.

Нет, он вознесся под купол. Легкий, ажурный, стройный. Связанный незримыми нитями с тысячами людей.

Все ждали, когда от него эти незримые нити потянутся к звездам, чтобы люди и звезды были между собой еще крепче связаны.

Действует!

И настал день, когда весь мир узнал: Большой Азимутальный Телескоп действует! Самое сильное око Земли смотрит в звездное небо!

Почти в самый канун 1976 года на нем были получены первые снимки. Говорят, что люди, которые работали в эту ночь с телескопом, разговаривали шепотом.

Говорят, что по всей Зеленчукской в эту ночь были занавешены окна, не горел ни один фонарь и люди даже спичек на улице не зажигали. Все продолжали заботиться о точности наблюдения.

Нет, не только звездный свет собрался в фокусе телескопа. Труд сотен и тысяч людей, которые строили телескоп, перевозили его, монтировали, приводили в рабочее состояние, теперь соединился и отпечатался в этих маленьких фотопластинках с изображением неведомых звездных миров.

Вот, словно большая улитка, застыла, пойманная телескопом, галактика под названием Водоворот.

Затем и старались, затем и работали люди, чтобы извлечь ее из кромешных глубин пространства и времени.

В начало



Как вылечить псориаз, витилиго, нейродермит, экзему, остановить выпадение волос