Убийство матерью новорожденного ребенка

Надо ли исследовать душевное состояние матери при расследовании дела об убийстве ею новорожденного ребенка

Двадцатитрехлетнюю И. обвинили в том, что она сразу же после родов умертвила в своей квартире рожденного ею ребенка, зажав ему нос куском ваты.

Из обвинительного заключения следовало, что обвиняемая не хотела иметь второго ребенка и, ссылаясь на плохое состояние здоровья, обращалась к районному врачу с просьбой об аборте, в производстве которого ей отказали.

В качестве доказательства приводились показания самой обвиняемой, которая, сознаваясь в убийстве, тем не менее уверяла, что не намеревалась умерщвлять ребенка, а сделала это лишь потому, что была слишком взволнована внезапностью родов.

Эти объяснения обвиняемой сочли необоснованными, так как согласно свидетельским показаниям врачей больная не страдала таким заболеванием, которое могло бы во время родов угрожать ее здоровью.

Однако изложение в обвинительном заключении обстоятельств совершения преступления лишь приблизительно отражало действительное положение, а в некоторых вопросах и вообще расходилось с тем, что было установлено при расследовании.

Обвиняемая сама заявила, что она не хотела иметь ребенка, пока не улучшится состояние ее здоровья, и не отрицала, что пыталась добиться легального прерывания беременности. Однако врачи не сочли ее доводы основательными. Тогда она смирилась со своей беременностью. В первые месяцы беременности она чувствовала себя плохо (тошнота, рвота), о чем она рассказывала своей соседке Д. В женскую консультацию она не обращалась, а также не вызывала акушерку, так как в то время у нее болел ребенок. Приданого для будущего ребенка она не приобретала, так как кое-что у нее осталось после первого ребенка, а часть вещей ей обещала дать сестра, у которой также имелись кое-какие детские вещи. Она хотела купить только некоторые мелочи и с этой целью два раза ходила в магазин, но один раз там не было нужных вещей, а второй — магазин был закрыт. С мужем и с матерью она договорилась, что будет рожать в родильном доме, и к концу беременности ходила с дочерью через день к матери с тем, чтобы не быть одной, когда начнутся роды.

Что же касается дня родов, то обвиняемая поясняла следующее. Роды для нее начались неожиданно.

Когда она почувствовала сильные боли внизу живота, она не думала, что это родовые схватки, так как ожидала, роды значительно позже и полагала, что в ее распоряжении будет достаточно времени для того, чтобы попасть в больницу. Когда боли усилились, она уже не сомневалась в том, что начинаются роды, и поэтому посмотрела в окно, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. Однако мимо никто не проходил. Схватки стали быстро усиливаться. Боясь разбудить спавшую на ее постели трехлетнюю дочь, не зная, что предпринять, и страдая от нестерпимых болей, она опустилась около постели на пол и поняла, что родила живого ребенка, так как услышала его крик. Затем сильные боли и обильное кровотечение ее очень испугали, и она потеряла сознание. Когда же она очнулась, то увидела, что ребенок посинел и дрожит от холода. Она перерезала пуповину ножницами, которые лежали поблизости на ночном столике, взяла из ближайшего ящика бумажную вату, завернула в нее ребенка и легла с ним в постель. Пуповину она не перевязала, так как не знала, как это делается.

Укутав ребенка в бумажную вату, она легла вместе с ним в постель и заснула. Когда же через несколько часов она проснулась, то увидела, что младенец около нее лежит мертвый, а трехлетняя девочка, оставшись без присмотра и испуганная необычной обстановкой, плачет. Чтобы успокоить дочь и не испугать ее мертвым младенцем, мать решила спрятать его в сундук. Сама же из последних сил подошла к окну и, увидев четырнадцатилетнюю П., послала ее к соседке Д. сказать той, что ей очень плохо, но П. возвратилась с известием, что Д. ушла в магазин. Измученная роженица уснула и проснулась уже вечером, когда возвратился с работы ее муж. Она сообщила ему, что родила мертвого ребенка, которого положила в сундук. Из страха она не сказала ему, что ребенок родился живым. Муж позвал соседку Д., родственников жены и врача с сестрой.

Даже на основании этого краткого изложения обстоятельств дела было ясно, что не все материалы использованы при составлении обвинительного заключения: в обвинительном заключении используются лишь последующие показания обвиняемой, в которых она говорит, что задушила младенца ватой.

Вопреки установленным фактам там утверждалось, что после того, как начались родовые схватки, обвиняемая закрылась в квартире вместо того, чтобы позвать на помощь, что после рождения ребенка обвиняемая легла с ним в постель, а через двадцать минут встала, принесла бумажную вату и задушила ею ребенка, которого потом спрятала в сундук.

Течение и подробности родов известны лишь из показаний обвиняемой, которые ничем не опровергнуты.

Показания обвиняемого в уголовном судопроизводстве служат таким же доказательством, как и все остальные доказательства, искажать их содержание следователь, разумеется, не вправе.

Те изменения показаний, которые имели здесь место, сделаны не в пользу обвиняемой и создают впечатление необъективности, а пожалуй, даже и предубежденности.

Материалы дела свидетельствуют о том, что прокурор не ознакомился надлежащим образом с содержанием дела, в результате чего были допущены серьезные ошибки.

И. показала, что ребенка задушила бумажной ватой. То же записано и в обвинительном заключении. В суде доктор Г., выступивший в качестве медицинского эксперта, утверждал, что следствием был установлен именно этот способ умерщвления.

При этом никто не упомянул о том, что судебномедицинское вскрытие свидетельствовало совсем о другом.

В протоколе вскрытия в качестве причины смерти фигурирует асфиксия в результате задушения, происшедшего от сжатия горла новорожденного рукой (руками).

На шее младенца при вскрытии были обнаружены ссадины, имеющие форму полумесяцев.

Лица, участвовавшие в расследовании и присутствующие при вскрытии трупа, фотографировали его.

Фотоснимки имеются в деле. Однако, как видно из материалов дела, обвиняемая на допросе утверждала, что задушила ребенка ватой. Явное несоответствие, которое, однако, игнорировалось.

При первом взгляде на трупик ребенка, завернутый с головой в бумажную вату, могло возникнуть предположение, что ребенок задохся. Однако это предположение должно было отпасть в то мгновение, когда вскрытие, проведенное уже на другой день после убийства, показало, что смерть ребенка произошла в результате задушения его руками. Совершенно непонятно, каким образом вопреки данным вскрытия на эту ошибку не обратили внимания ни прокурор, ни суд, ни медицинский эксперт.

Никому из них не пришло в голову проверить, не внушена ли эта мысль обвиняемой в процессе ее допроса.

Именно эта часть показаний обвиняемой должна была послужить для следователя (как и для остальных участников процесса) предупредительным сигналом к тому, чтобы обследовать душевное состояние обвиняемой.

Однако этого не было сделано до тех пор, пока подсудимая не проявила свое ненормальное душевное состояние в судебном заседании.

По законам Чехословацкой Социалистической Республики ответственность наступает за убийство новорожденного младенца матерью, совершенное ею во время родов или тотчас же после них в состоянии волнения, вызванном родами. При этом недостаточно, чтобы имело место возбуждение, связанное с какими-либо другими причинами. Дело касается лишь такого возбуждения, которое обусловлено родами и которое связано с физиологическими процессами, протекающими при беременности и достигающими кульминационного пункта во время родов при необычном их течении или в необычных условиях.

Женщина во время и после родов может находиться в таком душевном состоянии, при котором ее способности к рассуждению и оценке могут быть ослаблены. Это состояние развивается не при каждых родах, а только в некоторых случаях, в частности могло возникнуть в условиях и при обстоятельствах, подобных вышеназванным.

«Возбуждение, обусловленное родами» — особый признак преступления, предусмотренный законом, признак, который должен иметься так же, как любой другой признак состава преступления. Наличие такого возбуждения, его качество и интенсивность, его взаимосвязь с родами не может оцениваться кем угодно. Такую оценку может дать только врач на основании исследования душевного состояния обвиняемой. Поэтому в каждом случае, когда возникает подозрение, что совершено подобное преступление, необходимо обследовать душевное состояние, в котором находилась обвиняемая в момент совершения преступления.

Однако это состояние не является состоянием невменяемости и не освобождает преступницу от уголовной ответственности, закон требует принимать его во внимание лишь в связи с вопросом о наказании, назначая виновной более мягкую меру его.

Согласно закону ЧССР для обследования душевного состояния обвиняемого необходимо пригласить двух экспертов — судебных психиатров. Они должны, изложить свои заключения в письменном виде, должны лично присутствовать в судебном заседании с тем, чтобы в случае надобности дать более подробные объяснения.

Эксперты могут составить заключение только на основании личного обследования обвиняемого с учетом материалов дела.

В данном случае, вопреки закону, следователь ограничился тем, что потребовал письменное заключение только одного эксперта, в частности председателя райздравотдела Г., которого обвинение называет медицинским экспертом. Он »не обследовал обвиняемую, а свое заключение составил на основании изучения свидетельских показаний врачей, отказавшихся прервать беременность И. Их показания касались состояния здоровья обвиняемой перед родами и на основании их Г. пришел к заключению, что «И. не страдала никаким тяжелым заболеванием и не была настолько больна, чтобы на основании этого можно было признать у нее состояние невменяемости или неполной невменяемости, кроме возбуждения, связанного с родами».

Такое решение вопроса о душевном состоянии обвиняемой вполне удовлетворило прокурора и суд.

Между тем Г. не был психиатром и не мог, следовательно, назначаться экспертом. Он, давая заключение, исходил из состояния обвиняемой перед родами, на основании которого судил о невозможности невменяемости или снижения вменяемости при родах. При этом Г. вообще не считался с возможностью возникновения невменяемости или снижения вменяемости в связи с необычным течением родов. В его заключении двумя словами констатировалось существование такого состояния, как «послеродовое возбуждение», однако не было освещено его возникновение в связи с родами и вообще этот вопрос не рассматривался им подробно, хотя это основной вопрос, позволяющий решить, идет ли вообще речь о преступлении, специально предусмотренном законом.

В судебном заседании обвиняемая дала в основном такие же показания, как и те, которые она давала следователю и прокурору. Когда же все-таки по требованию эксперта она должна была объяснить, как осуществила удушение ребенка, то обвиняемая впала в такое состояние, что ее пришлось направить на лечение в психиатрическое отделение больницы. Лишь после этого было проведено обследование душевного состояния обвиняемой двумя экспертами-психиатрами, как этого требует УПК. При этом экспертам были предложены следующие вопросы:

1) страдала ли И. душевным заболеванием до совершения преступления;

2) находится ли обвиняемая И. в настоящее время в состоянии вменяемости, т. е. способна ли она понимать смысл уголовного судопроизводства, может ли она предстать перед судом либо речь идет о таком состоянии, которое требует длительного лечения.

Даже на этой стадии уголовного судопроизводства суд не поинтересовался душевным состоянием обвиняемой в момент совершения преступления. Экспертам не был также поставлен вопрос, в связи с которым им пришлось бы интересоваться состоянием возбуждения, обусловленным родами, как признаком состава преступления, в котором обвинялась И.

Однако назначенные эксперты весьма тщательно разобрали этот случай и впервые обратили внимание в своем заключении на противоречие между данными вскрытия, при котором в качестве причины смерти констатировалось умерщвление младенца путем задушения, и показаниями обвиняемой, которая утверждала, что умертвила ребенка, зажав ему ватой нос и рот.

Эксперты подробно обследовали душевное состояние обвиняемой и установили, в частности, что она «представляет собой неуравновешанную примитивную личность».

По поводу картины совершения преступления эксперты дали следующее заключение: в критический день при наличии необычно быстро прогрессирующих болей у нее произошли внезапные роды, которые оказались преждевременными и которым не предшествовали нормальные признаки приближения родов. Эти обстоятельства в значительной степени повлияли на нее и лишили ее какой бы то ни было инициативы. Быстро возрастающие боли помешали также ей открыть окно и позвать кого-нибудь на помощь.

Сами роды наступили после кратковременных интенсивных болей совершенно неожиданно, быстро, о чем свидетельствует разрыв промежности, по поводу которого обвиняемая была в тот же день доставлена в гинекологическое отделение для оказания помощи.

В результате значительного возбуждения, обусловленного родами, изнурением, интенсивными родовыми болями и, конечно, потерей крози, у обвиняемой произошло временное помрачение сознания в рамках послеродового состояния, длившегося несколько часов, в течение которого обвиняемая и умертвила своего ребенка посредством задушения.

На основании проведения нескольких обследований эксперты пришли к выводу, что обвиняемая просто не помнит периода с того момента, как она легла с ребенком в кровать, и до того момента, когда она проснулась и увидела около себя мертвого ребенка. Так как она не могла объяснить, что случилось с ребенком, она стала, по-видимому, придерживаться предположения следственных работников о способе задушения ребенка, хотя, в сущности, она совершенно не помнила о том, как она это сделала.

Эксперты пришли к следующим выводам:

1. Согласно сведениям, полученным при анализе материалов дела и на основании специального обследования, проведенного лично, эксперты пришли к заключению, что обвиняемая И. вплоть до совершения преступления не страдала никаким душевным заболеванием и не находилась в таком психопатическом состоянии, которое бы позволило говорить о невменяемости или о снижении вменяемости.

2. После обследования душевного состояния обвиняемой эксперты пришли в выводу, что у нее имеет место некоторое ограничение умственных способностей, но, однако, не в такой степени, чтобы она была невменяемой или не вполне вменяемой. В результате лечения в психиатрическом отделении реактивной депрессивное состояние сделалось значительно менее выраженным; однако в процессе судопроизводства снова может возникнуть реактивное психогенное состояние, которое потребует дальнейшего лечения.

3. В момент совершения преступления у обвиняемой имело место такое нарушение сознания, при котором она вообще не была в состоянии распознавать преступность своих действий и владеть собой. На основании этого следует признать, что она была невменяема во время совершения того преступления, в котором ее обвиняют. Лечение не имело бы здесь смысла, так как нарушение душевного состояния было вызвано родами.

Таким образом, лишь в этом заключении, которое было составлено уже после первого судебного разбирательства, серьезно подошли к решению данного дела.

Если бы это сделали на предварительном следствии, дело бы вообще не дошло до суда. Судебное заседание, на котором присутствовала публика, было для обвиняемой большим душевным переживанием, вызвало сильное возбуждение как раз в то время, когда ввиду трагических обстоятельств родов о ней нужно было особенно заботиться, когда она нуждалась в медицинской помощи и в чутком подходе со стороны следственных органов.

Поэтому вовсе не удивительно, что ее допрос в судебном заседании окончился припадком, после которого потребовалось психиатрическое лечение в течение нескольких недель.

Эти неблагоприятные результаты, бесспорно, следует отнести за счет ошибок, которые были допущены следователем, главным образом его необъективным подходом к делу. Этот необъективный подход выразился в пренебрежении таким важным доказательством, как результаты вскрытия, и в том, что следователь не устранил противоречий между актом вскрытия трупа и показаниями обвиняемой о способе совершения преступления. Кроме того, следователь не обращал внимание на доказательства, говорящие в пользу обвиняемой.

Директор Научно-исследовательского криминологического института Власта Крива, Чехословацкая Социалистическая Республика